Фома Степкин поправил галстук и решительно зашагал к воротам. Он был очень доволен, поскольку, во-первых, ловко обманул этих грубых охранников, которых навязал ему еще более грубый Застенов, во-вторых, он уже предвкушал будущее свидание, и это сладкое чувство окрыляло Фому. Такой юный мускулистый…

– Дорогу! – грозный рык заставил Фому шарахнуться.

Здоровенный мужик в окровавленном халате проволок мимо ободранную коровью ногу.

Фома, брезгливо поморщившись, поглядел ему вслед. И даже пожалел, что смылся от телохранителей. Ух, они бы накостыляли хаму!

Степкин вздохнул и бочком, стараясь не замарать костюм, начал протискиваться между грузовиком и створкой ворот… И тут грузовик тронулся.

Фома тоненько взвизгнул и прижался к створке, забыв о костюме. Но заляпанный грязью борт фургона медленно прополз мимо, даже не задев Степкина. Фома вздохнул с облегчением.

«Вот растяпы, – подумал он. – Даже дверь не закрыли».

И тут из фургона метнулась рука, ухватила Фому за дорогой галстук с золотой заколкой и мигом втянула в фургон.

– Есть козлик! – радостно изрек Салават, широким движением запулив перепуганного Фому в груду коровьих туш. – Ме-е-е!

Степкин судорожным движением ослабил галстук, ощупал шею… И подскочил, обнаружив, что лежит между коровьих ребер.

Подскочил – и оказался в крепких мужских объятьях. Увы, никакой радости от этого он не испытал. Мужчина явно не относился к тому типу, что нравился Фоме. Не удивительно. Вряд ли нашелся бы гомик, которому понравился бы Череп. Разве что – гомик-некрофил.

Фома судорожно открыл рот, но из горла вместо истошного крика вырвалось жалкое сипение.

– Не надо кричать, – бесцветным голосом произнес Череп. – Язык отрежу.

И перебросил пленника Салавату, который к этому времени уже закрыл двери и включил бледную лампочку под крышей фургона.

– Стреножь его, – сказал Череп.

– Зачем? – Салават ухмыльнулся. – Он тихий.

И отшвырнул Фому к стенке.

Степкин забился в угол и, цепенея от ужаса, глядел на двух страшных людей с гладкими черепами, в забрызганных кровью халатах. Да и люди ли они? Чем больше Фома на них глядел, тем больше в этом сомневался. Люди такими не бывают! И еще эти страшные окровавленные туши…

Салават присел на корточки.

– Ты, чушок, на железе не сиди! – сказал он. – Попку отморозишь. Такую попку беречь надо! – и разразился хохотом. – Острый восточный блюдо знаешь?

Фома быстро замотал головой.

В руке страшного человека непонятно как оказался здоровенный тесак.

– Острый восточный блюдо! – гаркнул он, вертя тесаком перед самым носом бедного педика. – Ножик в жопа! А? – и опять разразился ржанием.

Глаза у Фомы стали совсем белые, мир закружился, и Степкина накрыло спасительное беспамятство. Он даже не услышал, как Череп бесстрастно сказал напарнику:

– Оставь его, Салават. Обгадится.

Отвлекающий маневр Евгения Бессонова был выполнен безукоризненно. Но он никак не мог предположить, что этот маневр вызовет прямо противоположный эффект.

Телефончик Вени Застенова затрендел в самый неподходящий момент: когда Веня, вдумчиво и обстоятельно употребял по прямому назначению белокурую крошку, числившуюся инструктором массажного кабинета в соседнем санатории. Поскольку в инструкциях по этим видам массажа Веня не нуждался, то он просто возлежал, раскинувшись, на краю бассейна, отделанного белой полипропиленовой пенкой и, щурясь от солнца, с удовольствием наблюдал, как, подрагивая грудками, лихо скачет юная массажистка. Наблюдал и ощущал, разумеется. Вообще-то у них было своеобразное пари. Если выигрывала девочка, то она получала приз – зеленую стошку. Если выигрывал Веня… В общем-то он и так, без всякого пари мог делать с ней все, что пожелает. Но Веня любил пари. И в этом он пока лидировал: девочка уже вся лоснилась от пота, а Застенов еще вполне контролировал ситуацию. И долго мог контролировать. Этому приколу его научил Юматов, заслуженно считавшийся в среди хлебаловской братии заслуженным обергросстрахтермейстером.

В общем, звонок оказался совсем некстати. А то, что услышал Веня посредством мобильной связи, – и вовсе некстати, поэтому он жестом велел девочке слинять и лишь после этого потребовал от собеседника повторить сказанное. Тот охотно повторил.

– Объясни своему хозяину, Стена, что чушкарек его – у нас. Просто, чтоб он был в курсе, а то слишком залупонистый он стал, твой хозяин.

– У кого это, у нас? – взвился Застенов. – Ты обзовись, мать твою!

– А ты пошевели извилиной, Стена, – издевательски посоветовали в трубке. – Глядишь, и сам допрешь.

Веня промолчал. Он прикинул, чем может обернуться для Хлебалова похищение секретаря, – и похолодел. Фома знал все. Ну, почти все. А в том, что мсье Степкин, стоит его чуть прессануть, запоет, как канарейка, Веня не сомневался.

– Ладно, Стена, учитывая твою умственную слабость, кидаю подсказку: вспомни, с кем твой борзой шеф в последнее время неуважительно обходится? Ну, дотумкал?

– Ты имеешь, козел! – процедил Застенов и отключился.

А телефон тут же задринькал снова.

– Стена, ты? – завопили в трубке. – Нас гасят, Стена! Хожняка грохнули! Наших половину грохнули! Выручай, Стена!

– Кто? – заревел Веня. – Кто вас гасит?

– Как кто?! – взвыли по ту сторону. – «Тигры», бля! Ты слышишь, слышишь? Стена-а!

Веня в ярости шваркнул трубкой об пол. Упругая пенка смягчила удар: «труба» уцелела. И это было хорошо, потому что телефон Вене был остро нужен.

Но Хлебалову он звонить не стал. Смысл? Григорьич только орать будет без толку. Хозяину не жалобы нужны, а положительные результаты. И Веня даст результаты. На прямую драку идти нельзя – «тигры» сильнее, и на своей территории. Но ответить подлянкой на подлянку – это реально. Тем более что у Стены уже был конкретный вариант.

Веня натянул шорты и набрал номер дежурного:

– Рябого через пятнадцать минут ко мне в кабинет! – приказал он.

Сам Застенов появился в кабинете немного раньше и ввел в компьютер свой личный код. Нужное ему досье оказалось небольшим, но содержащим практически все, что нужно. К приходу Рябого он распечатал две странички: фотографию с личными характеристиками объекта, график перемещений и пару телефонов охранников, которые удалось выяснить. Кроме того, он переговорил с охраной Фомы и выяснил, как эти лопухи его потеряли. Пошел отлить – и пропал. Причем не с чужой помощью, а самостоятельно, смылся через кухню. А трем оболтусам даже в голову не пришло, что «тело» может удрать по собственной идиотской прихоти.

– Что, парень, подняться хочешь? – спросил Веня, когда в кабинете появился Рябой.