На длинном участке десяток стрелков азартно всаживали стрелы в мишень. Еще человек двадцать застыли под стеной, у каждого на ладони вытянутой руки большой камень. Я видел, как у некоторых дрожат руки и вздуваются жилы на шее. Один с жалобным всхлипом уронил камень и, закрыв лицо ладонями, со стыдом убежал.

Я зашел к стрелкам со спины, у Асмера лук за спиной, понятно, он здесь инструктор. Я постоял рядом, он не обращал внимания, весь там, у мишени, а что кто-то стоит рядом, ну и пусть стоит, даже в Зорре можно отыскать бездельника.

Я позвал тихонько:

– Асмер…

Он досадливо дернул щекой, взгляд провожает стрелы, затем лицо застыло, он резко повернулся, в глазах великое изумление.

– Дик?

Мы обнялись, лучники тут же прекратили стрельбу и с облегчением глазели на встречу друзей. Асмер хлопал меня по спине, по плечам не получится, я повыше ростом, хохотал и тормошил меня во все стороны.

Я глупо улыбался, в сердце защемило. Асмер был практически первым, кто встретил меня в этом мире и помогал, когда испуганного и непонимающего взяли в отряд, определив на должность слуги.

– Как ты здесь очутился?

– Долго рассказывать, – ответил я. Он повернулся к лучникам:

– Лоренц, замени меня. Гоняй этих лодырей без жалости. А вы все помните, что стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу!.. Пойдем, Дик, посидим у меня, расскажешь о своих скитаниях.

Я отмахнулся.

– Да какие такие скитания…

– Ладно-ладно, я же тебя знаю! Обязательно во что-нибудь ввяжешься!

– Ввязался, – ответил я невесело.

Мы прошли через двор, жилище Асмера отыскалось на самом верху северной башни: тесное, зато без лишней мебели, аскетичное, только широкая лавка для спанья, стол и простая лавка, да еще вещи на крючьях вдоль стены.

– Пить будешь? – спросил Асмер.

– Лучше без вина, – ответил я. – Если можно, конечно.

– Можно, – сообщил Асмер. – У меня это необязательно. Но еду сюда не носят, слуг нет, все обедают внизу сообща.

Я отмахнулся:

– Я уже перекусил.

– Кого? – спросил он в недоумении.

– Да это так говорится… Он покачал головой:

– Все еще чувствуется, что ты из дальних стран, Дик. Так во что ты ввязался?

Я вздохнул.

– Только не смеяться, хорошо? Я уже граф, коннетабль и гроссграф, а также не простолюдин, но потомок очень знатного рода. Это обязательно скажи Ланселоту… насчет потомка, а то он морщил свой аристократический нос, что простолюдину так быстро рыцарское звание!

Лавка, на которой уселся Асмер, простая, без спинки, и он в изумлении откинулся на стену, глаза как блюдца, медленно покачал головой.

– Ну, Дик… ты и успел… Извини, теперь уже не Дик, ты же Ричард…

Я отмахнулся.

– Для всех старых друзей я все тот же Дик. И для тебя, конечно. Но в то же время я гроссграф немалой провинции, что как стадо черепах расползается во все стороны. А я, как пастух или пастырь, должен снова все это собрать… желательно в некий монолит! Это я сразу к тому, что очень хотел бы помочь Зорру, однако у меня и власти такой еще нет, да и трудно посылать куда-то помощь, когда под ногами все рушится.

Он слушал внимательно, тонкие аристократические пальцы нервно постукивали по столешнице. Он спохватывался и убирал руки под стол, но увлекшись моим рассказом, снова усаживался поудобнее, а пальцы начинали быструю рваную дробь.

– А как ты вообще дожил до жизни такой?

– Асмер, не поверишь… Он бледно усмехнулся.

– С нами столько всего произошло, пока везли мощи, что всему поверю.

– Тогда слушай.

Вкратце, опуская некоторые детали, я пересказал свой путь из Зорра до океанского берега по ту сторону Великого Хреота, Асмер охал и крестился, хотя раньше я за ним излишней набожности не замечал. Закончил я предложением лордов Армландии принять титул гроссграфа, что если и даст какие-то привилегии, то потом, потом, а пока горы работы по разгребанию завалов, улаживанию конфликтов, укреплению границ и повышению благосостояния населения.

Он присвистнул в изумлении.

– Дик, твое ли это дело?

– Не мое, – признался я.

– Твое дело, – сказал он уверенно, – это скакать на великолепном коне и повергать противников в турнирных боях! Еще ты хорош в одиночных схватках, в бою… и даже когда отряд на отряд. Но держать на своих плечах огромную провинцию? Заниматься повышением, как ты мудрено сказал, благосостояния населения?

– Ты прав, – согласился я, – за исключением турнирных боев и жарких схваток. Их я тоже предпочел бы наблюдать, лежа на диване. Хотя, конечно, драться один на один куда интереснее, чем повышать вэвэпэ… это и есть уровень благосостояния… ну, с точки зрения государства. Но я даже для драк предпочел бы пригласить в Армландию доблестнейшего и отважнейшего сэра Ланселота, неустрашимого Бернарда, Рудольфа и, конечно, тебя, самого хитрого среди них, кто действительно знает, когда драться нужно, а когда можно и увильнуть.

Он смотрел на меня с подозрением, не намекаю ли на трусость, но я всем видом старался показать, что я сам такой, дерусь только в случае, если меня прижмут рогатиной к стене. Или моего друга прижмут так, что другого выхода просто не будет.

– М-да, – проговорил он в раздумье, – кажется, я тебя понимаю, Дик. Ты не рад такой ноше, но понимаешь, что другой вообще все завалит… Увы, у нас каждый человек дорог! Никто не поедет в благополучную по нашим меркам Армландию, как бы ты ни нуждался в нашей помощи.

– Знаю, – ответил я. – Но если… если вдруг здесь ситуация изменится?

Он пожал плечами, лицо посуровело:

– Разве что к худшему.

– Из-за Шарлегайла?

– Да. Сперва Карл ликовал, думал, что сразу раскроем ворота. Он даже увел большую часть войск на осаду Торна.

Но мы держимся, хотя людей у нас почти не осталось, а пленение короля вселило уныние даже в самых стойких. Я кивнул.

– Понятно. Карл увидит, что не сдаетесь, снова пришлет сюда войска. Старые оставит под Торном, а для осады Зорра наберет в своей огромной империи новое большое войско. Так?

– Понимаешь, – одобрил он мрачно. – Но мы не сдадим Зорр. Это не значит, конечно, что Карл его не возьмет.

Я помолчал, это и так понятно, защитники предпочтут героическую гибель на стенах. Любой другой город, замок или крепость могут сдаться, но не Зорр – сюда всегда стягивались самые неустрашимые воины Севера.

– Все меняется, – пробормотал я. Он горько усмехнулся.

– Но не Карл.

– Меняется все, – сказал я настойчиво. – Даже Карл в старости будет думать иначе, чем сейчас. Все дело в том, что у нас нет времени: пока у него появятся иные моральные ценности.