– Понял.

Он локтями очистил место на столе, подтянул стул, уселся поудобнее.

– Аркаша! Это надо делать не под утку с яблоками и шампанское. Уйди к своему столу, когда закончится наш банкет, и напиши наедине.

– Нет. Я сейчас же, – и побежал в спальню.

«Финита. Свадьба прошла весело, – обиженно подумала Ирина и тут же осадила себя: – Глупости. Порыв в человеке надо приветствовать. Порыв – это искренность».

Он отсутствовал не менее получаса. Потом вышел, протянул ей исписанный листок.

– На, читай.

– Ни в коем случае. Ничего я читать не буду, это твое, только твое. Спрячь куда-нибудь подальше, чтобы никто, кроме тебя, не мог найти. А как полегчает – порвешь и выбросишь. И никому об этом не говори. Слышишь, Аркаша? Никому никогда. Особенно по пьянке.

– Ну-у, Ирочка…

– Не обижайся. Это очень серьезно. Спрячь. И давай наконец завершим наше затянувшееся свадебное торжество.

На что она надеялась? На внушаемость, свойственную податливым чувствительным натурам? Или на чудо? Но свершилось и то и другое. Аркадий действительно успокоился, повеселел и через некоторое время снова стал поговаривать о разумном продвижении к своей неминуемой славе. И явилось чудо – в лице «богатенького Буратино» Семена…

Ирина уже въехала в город и неспешно катила по освещенному фонарями Приморскому проспекту, изредка бросая взгляд в сторону черного канала, окрапленного электрическими бликами. «Ну, Семен, дамский угодник, – весело думала она. – Страсть, видите ли, его охватила. Потерпишь, дорогой. Я из тебя вытяну все возможное и невозможное, а в награду… Как говорится, не дождетесь».

Если Семен не врет, из этой салонной авантюры может получиться по крайней мере первый шаг. Надо только уговорить Аркадия, чтобы не чванился. И заставить работать над оформлением выставки. И еще реклама. С рекламой ей скорее всего повезло. Ее коллеги по «Территории», ее новые друзья-завистники, имеют тесные связи с рекламными агентствами – такова многоплановая специфика их работы – и обязательно помогут с недорогой рекламой. Помогут, помогут, ведь и ей приходилось несколько раз поставлять стихи и песенки, воспевающие женские прокладки и средства от импотенции… Хорошо, что есть на свете славный меценат Семен. Все получится, все получится…

Ирина резко затормозила: маленькая девочка перебежала дорогу, едва не коснувшись капота. Уф-ф! Только этого не хватало! Девочка добежала до тротуара, споткнулась, упала и заревела на всю округу. Ирина выскочила из машины, помчалась к сидящему на корточках ребенку.

– Что? Что с тобой?!

– Вот, – плакала девочка, показывая порванные на колене колготки. – Порвались! – и снова зарыдала.

– Покажи коленку. Разбила?

– Нет, – плакала девочка, показывая сквозь дыру чуть розовую кожу.

– Тут нет ничего страшного. Не болит нога?

– Не болит.

– Что ж ты так плачешь?

– Мама заругает.

– За колготки?

– За колготки. И за то, что в парк одна ходила.

– А почему же ты ходила?

– Захотела, – усмехнулась девочка и опять заплакала.

– Вот видишь, как плохо маму не слушаться. Ты чуть под машину не попала. Но, слава богу, обошлось. Ну поругает мама, а ты будешь теперь послушной. Да?

– Нет, – еще громче заплакала девочка. – Я не умею быть послушной, а мама все ругает и ругает.

– Бьет тебя?

– Не бьет. Но она так кричит! И планшет отбира-а-а-ет! – слезы лились по ее лицу, и так жалко стало Ирине эту дурочку, что она прижала ее к себе и погладила по голове. – Ну не плачь. Ты подрастешь и поймешь, когда можно не слушаться, а когда нельзя. И никто не станет тебя наказывать. Ты будешь умная-разумная, а мама скажет: «Какая чудесная у меня дочка!»

Девочка обхватила ее руками за талию, уперлась головой в живот и притихла.

– А колготки? – опять встрепенулась она. – Колготки-то порва-а-а-лись, – и снова завыла.

– Из этих колготок ты почти выросла. Все равно скоро новые покупать. Не плачь, ты ведь большая девочка. Сколько тебе лет?

– Восемь.

– Целых восемь лет, а ты плачешь. Ну перестань, обойдется.

Девочка все сильнее прижималась к Ирине, постепенно успокаиваясь. У нее было худенькое легкое тело и негустые пушистые волосы. От нее пахло чистым ухоженным детством.

– Иди домой. Где твой дом?

– Да вот он.

– Ну беги, не бойся. Я за тебя, хоть ты и виновата, – и поцеловала ребенка в волосы…

Ирина сидела за рулем, не в силах двинуть машину с места, и плакала. Ты нежная и удивительная… Как же так получилось, что она никогда толком не обнимала своих детей, не прижимала к себе, впитывая волшебный запах детства? Чмок – здравствуй, чмок – до свидания. И всё?! Она дружила с ними, помогала, утешала, разделяла их радости, но не могла припомнить случая, чтобы они сидели рядком на диване – она в центре, Андрюша и Леночка по бокам – и, обняв друг друга, шептались о разных разностях, или смотрели телевизор, или читали вслух одну общую книгу. Никогда не было такого, чтобы, идя мимо, она прижимала к себе ребенка, на минуточку, по ходу жизни – и каждый шел дальше по своим делам. Никогда не произносила она слов, казавшихся ей пошлыми и фальшивыми: радость моя, солнышко, котенок, ягодка, – а теперь вдруг обнаружилось, что это лучшие из известных ей слов, потому что они переполнены любовью и близостью. Ты нежная и удивительная. Неправда!

Успокаивающей музыкой Листа напомнил о себе мобильный телефон. Ирина откашлялась, пытаясь прогнать из голоса слезы, и взяла трубку.

– Ну где же ты? – недовольно спросил Аркадий. – Ночь на дворе, а от тебя ни слуху ни духу. Я ведь волнуюсь, между прочим.

– Я уже близко, Аркаша, – бодренько ответила Ирина. – Скоро буду. Все хорошо. Не волнуйся, радость моя. Солнышко мое… – и сразу отключилась, чтобы он не слышал ее рыданий…

Ирина была неправа, когда не верила в возможности, способности и обязательность Семена. Салонная выставка открылась быстро и была совсем как настоящая. Аркадий с его импульсивностью легко включился в процесс, отбирал картины, отыскивал для них места на стенах в зависимости от освещения, сюжета и композиции выставки в целом. На открытии он обещал обязательно быть, но оговорил себе право в последующие дни не появляться, так как не выносил толпы, долгих разговоров и необходимости быть в центре внимания. Впрочем, какую толпу он имел в виду? Думая об этом, Ирина про себя посмеивалась. Но она не знала Семена. Толпа не толпа, а народ на выставку явился. Очень много разного народа, молодого и старого, солидного и не очень. «Танцевальная зала» шелестела шагами и негромкими разговорами, фуршетные столики ломились от шампанского, фруктов и малюсеньких канапе с семгой, грибами и пармезаном. Прелестен был вид светских дам, разгуливающих с бокалами в руках, и серьезных мужчин, неподвижно по несколько минут стоящих возле полотен. Аркадий явился в костюме, белой рубашке и красной «бабочке» и, похоже, чувствовал себя неплохо, чтобы не сказать прекрасно, охотно разъясняя желающим замыслы сюжетов и еще какие-то профессиональные тонкости о свете, цвете и композиции, Ирининому интеллекту не доступные.