– Ты же большая девочка. Не надо так плакать.

Его маленький дом был выкрашен в зеленый цвет с белой полосой, и казалось, что ИГИЛ занял его совсем недавно. Внутри было чисто, и не валялось никаких одежд езидских девушек или боевиков «Исламского государства». Я легла на диван и тут же заснула, а когда проснулась вечером, то тошнота и головная боль прошли. Водитель лежал на другом диване со своим мобильным телефоном.

– Ну что, лучше? – спросил он.

– Немного, – ответила я, хотя мне хотелось, чтобы он думал, будто я слишком больна, чтобы ко мне прикасаться. – Но голова еще кружится. Наверное, мне нужно поесть.

Я не ела ничего с утра накануне, когда завтракала вместе с Абу Муавайей, да и та пища уже успела выйти из меня.

– Почитай Коран и помолись, – сказал он. – Боль должна пройти.

Я пошла в ванную, взяв с собой свою сумку. Я боялась, что если оставлю ее в гостиной, то ее у меня заберут, хотя в ней лишь одежда и гигиенические прокладки. Оглянувшись на дверь, я проверила, на месте ли украшения, которые нельзя было найти, если не проверять каждую прокладку, что вряд ли станет делать мужчина. Я взяла продуктовую карточку матери и подержала ее в руке, пытаясь вспомнить, как это было, когда мама прижимала меня к себе и утешала. Потом я вернулась в гостиную, твердо решив выведать у боевика какую-то информацию.

Было немного необычно находиться с мужчиной, который не попытался изнасиловать меня сразу же. Поначалу я думала, уж не испытывает ли Хаджи Амер, пусть он и служит ИГИЛ, некоторую жалость ко мне, больной. Но в гостиной я увидела, что он поджидает меня, как каждый вечер ждал Хаджи Салман, с той же жестокой и высокомерной ухмылкой на лице. До полного насилия тогда дело не дошло, но все же он получил свое. После этого он откинулся на диван и заговорил со мной обычным тоном, как будто мы давно знали друг друга.

– Ты пробудешь здесь с неделю. А потом тебя, наверное, отправят в Сирию.

– Я не хочу в Сирию! – взмолилась я. – Пожалуйста, отдайте меня в другой дом здесь, в Мосуле, только не увозите в Сирию.

– Да не бойся ты так. В Сирии много сабайя, таких как ты.

– Я знаю, что много. Но мне все равно не хочется туда.

– Посмотрим, – сказал он после некоторого молчания.

– А если я пробуду тут хотя бы неделю, можно мне повидаться с моими племянницами, Роджиан и Катрин?

– Может, они уже в Сирии. Если ты тоже поедешь в Сирию, то встретишься с ними там.

– Я видела их не так давно в Мосуле. Скорее всего, они до сих пор где-то здесь, в городе.

– Ну что ж, ничем не могу помочь. Все, что я знаю, – это то, что ты должна оставаться здесь. Тебя могут отправить в Сирию уже завтра.

– Я же говорю, что не поеду ни в какую Сирию! – разозлилась я.

– Как будто это от тебя зависит, – усмехнулся он. – Ты сама подумай. Где ты была вчера? И где ты сегодня?

Он ушел на кухню, и чуть погодя я услышала треск разбиваемых яиц и шипенье на сковороде. Я прошла за ним. На столе стояла тарелка с яичницей и помидорами для меня, но, несмотря на голод, мне расхотелось есть. Меня ужасала мысль о Сирии. Я едва могла сидеть. Мужчине, по всей видимости, было все равно, ем я или нет.

Прикончив свою порцию, он спросил, есть ли у меня еще абайя, кроме той, что на мне.

– Это моя единственная, – ответила я.

– Если собираешься в Сирию, тебе понадобится больше. Съезжу, куплю еще.

Он взял ключи от машины и прошел к передней двери.

– Сиди здесь. Я скоро вернусь.

С этими словами он вышел и захлопнул дверь.

Я осталась одна. Больше в доме никого не было, как не было и никаких звуков. Снаружи доносился небольшой шум, но по улице лишь изредка проезжали машины, и, несмотря на плотность застройки, дома здесь были небольшими. Из окна кухни я могла разглядеть, как от дома к дому ходят люди, а дальше начиналась дорога, ведущая прочь из Мосула. В целом район казался тихим, не таким оживленным, как там, где стоял дом Хаджи Салмана, но и не таким заброшенным, как Хамдания. Я стояла у окна почти полчаса, прежде чем до меня дошло, что на дорогах нет не только обычных прохожих, но и боевиков ИГИЛ.

Впервые за все время после того, как меня наказал Хаджи Салман, я задумалась о побеге. Насилие на блокпосту и разговор о том, что меня могут увезти в Сирию, вновь разбудили во мне желание сбежать. Я подумала, что можно выбраться наружу через окно кухни, но перед этим решила подойти к входной двери и проверить, не забыл ли боевик запереть ее. Дверь была деревянной, плотной и массивной. Я повернула желтую ручку, и сердце мое дрогнуло. Она не поддалась. «Конечно, он не такой дурак, чтобы оставлять ее незапертой», – подумала я, но почему-то толкнула дверь еще раз и едва не упала, когда она распахнулась.

В ошеломлении я вышла на крыльцо и некоторое время стояла неподвижно, ожидая в любую секунду увидеть наставленный на меня автомат и услышать окрик охранника. Но никого рядом не было. Я сошла по ступеням в сад. Никаба на мне не было, и я оглядывалась по сторонам, высматривая охранников или боевиков. По-прежнему никого. Никто не кричал и, похоже, даже не замечал меня. Сад окружала низкая стена, но я могла легко перелезть через нее, подставив мусорный бак. В животе у меня заурчало от волнения.

Я быстро забежала обратно в дом и схватила сумку с никабом. Я очень торопилась – кто знает, когда боевик вернется домой. И что, если он прав, и завтра меня отправят в Сирию? Закрыв лицо никабом, я повесила сумку через плечо и снова дернула ручку двери.

На этот раз я навалилась на нее всем телом, и она сразу же открылась. Я быстро переступила через порог, но едва мне в лицо ударил свежий воздух, я почувствовала, как меня тянут за подол абайи.

– Мне плохо! Меня тошнит! – воскликнула я, оглядываясь и ожидая увидеть боевика. – Мне нужен воздух!

В тот момент меня охватил такой ужас, какого я не испытывала, даже когда на меня набросились охранники Салмана. Я понимала, что никто не поверит, будто я вышла просто подышать. Но сзади никого не было. Просто подол абайи зацепился за дверь. Я почти рассмеялась, выдернула его и побежала в сад.

Встав на мусорный бак, я выглянула за стену. Улица была пустой. Слева стояла большая мечеть, в которой, должно быть, полно боевиков «Исламского государства», пришедших на вечернюю молитву, но справа и впереди тянулись обычные улочки. Местные жители, по всей видимости, сейчас у себя дома, молятся или готовят ужин. Издалека доносился шум проезжающих машин. Было слышно, как женщина в соседнем доме поливает двор из шланга. Страх мешал мне решиться перелезть через стену. «Что, если Хаджи Амер вернется прямо сейчас? – спрашивала себя я. – Смогу ли я вынести очередное наказание?»

Я подумала о том, чтобы перелезть в соседский сад, а не на улицу, по которой в любую минуту мог проехать боевик. Темнело, и, похоже, ни в одном доме не было электричества. В своей абайе я могла бы остаться незамеченной в темном дворе. От варианта пройти через центральные ворота я отказалась сразу же. Одинокая женщина, пусть даже прикрытая, выходящая из занятого ИГИЛ дома, – достаточный повод поднять тревогу, а награда за пойманную сабия довольно соблазнительна.