— Дело в том, Гриот, что им быть гораздо проще. Если бы я позволил себе стать Другим, то мне бы не пришлось больше ни о чем думать. И это было бы замечательно, Гриот.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Гриот присел на низкий табурет рядом с кроватью Данна и зевнул.

— Бедный Гриот, — заметил Данн. — Я знаю, что разочаровал тебя.

— Ничего подобного! — в ужасе воскликнул Гриот. — Да разве такое возможно?

— Я понял это впервые здесь, в этой самой комнате. Тогда же, когда понял, что во мне живет Другой. Раньше я этого не знал. А тебе известно, что я почти предал Маару? Причем это уже было бы не в первый раз. Я ведь однажды проиграл ее — работорговцам. Ты слышал про это, Гриот?

— Нет, откуда?

— Тебе могли рассказать, на ферме. Уверен, Кайра не упустила бы случая поведать обо мне что-нибудь… интересное.

— Но там была Маара. И Шабис. Он никогда не позволял Кайре плохо отзываться о тебе — всегда останавливал ее.

— Ах да, Шабис.

И с этими словами Данн откинулся на кровать. И заснул. Раз — и все. Гриот решился подойти к нему, нагнулся, заглянул в лицо, такое печальное и даже во сне напряженное. Снежный пес лег возле Данна, лизнул его руку.

Глаза Гриота наполнились слезами. Он подумал: «Что же это такое, любовь? Вот этот зверь любит Данна. А меня? Меня Рафф просто знает и не боится. Данн сказал, что ему вполне достаточно одного сторожевого пса. И что же, мне следует стыдиться того, что я веду себя как Рафф?»

Он вернулся в свою комнату, тоже лег и быстро уснул.

На следующую ночь его снова разбудил снежный пес, только теперь его лай раздавался из-за пределов Центра.

Гриот вышел на воздух. Да, Данн был там, и Рафф вместе с ним.

— Опять ты, Гриот?

— Да, господин.

— Я тут всё думаю, Гриот, но как ни стараюсь, не могу понять. Мы с Маарой впервые пришли в Центр вот по этой дороге. Так мы попали сюда, она и я. Но больше мы не идем этим путем. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, господин.

Гриот отметил про себя, что Данн выглядит еще хуже, чем предыдущей ночью.

— И вот по той дороге, что ведет на ферму, я и Маара тоже шли вместе. Она и я — вдвоем. А теперь ее нет со мной.

— Мне очень жаль, господин.

— Ты когда-нибудь терял близких, Гриот? У тебя никто не умирал?

Это был настолько бессмысленный вопрос, что Гриот даже не сразу нашелся, что ответить. Ведь Данн отлично знал его историю.

После продолжительного молчания он наконец подобрал слова, которые были бы уместны в данных обстоятельствах.

— Нет, — сказал Гриот, — у меня никто не умер. Во всяком случае, не так, как… Не как Маара умерла для тебя.

— Ты понял, — заметил Данн тихо, неожиданно рассудительным тоном. — Ты все-все понял. В том-то и дело. Кто-то был рядом. Как Маара была рядом со мной. А потом — вдруг не стало. Ее здесь нет. В том-то и дело, понимаешь, Гриот?

Они стояли лицом к лицу, вдвоем на темной мокрой тропе, сырым ранним утром. Над болотами занимался рассвет. Поднимались туманы. Данн вглядывался в лицо Гриота, а рукой цеплялся за гриву Раффа. Цеплялся слишком сильно — Пес тявкнул.

— Извини, Рафф, — сказал Данн. И Гриоту: — У меня просто не укладывается это в голове, понимаешь?

Данн взывал к Гриоту, клонился к нему, не сводил с его лица горящих глаз.

Гриот ответил:

— Данн… Господин, но мы же знаем: когда люди умирают, они уходят от нас.

— Это точно, — кивнул Данн. — Точно. Ты понял. Пойдем, Рафф. — И он пошагал в свою комнату, и собака рядом с ним.

А еще через несколько ночей Гриота разбудил солдат. Вид у него был взволнованный. Он безостановочно извинялся:

— Прости, капитан, мне очень неудобно тревожить тебя, но мы не знаем, что делать.

И вновь в свете раннего утра Гриот увидел Данна и Раффа, только теперь добавились двое солдат. Они стояли по обе стороны от Данна и держали его за руки. Рафф лаял.

— Гриот, — заговорил Данн, — они пытаются арестовать меня. Они думают, что я курил мак.

Гриот приблизился к генералу. Вообще-то, на наркотик не похоже: взгляд Данна был напряженным и печальным, в нем не было сумасшедшего сияния мака.

— Генерал странно вел себя, господин капитан. Он явно был не в себе.

— Все в порядке, — сказал Гриот, и солдаты отпустили Данна.

Было очевидно, что при аресте он сопротивлялся и, возможно, даже несколько раз ударил солдат.

— Вы правильно поступили. У вас приказ: арестовывать меня, если вдруг покажется, что я снова курю мак, — успокоил их Данн.

— Да, господин. Ты кричал. Стражники услышали и разбудили нас.

— А откуда вы знаете, что своими криками я не звал привидений, например? — Данн расхохотался собственной шутке.

— Все в порядке, — повторил Гриот.

— Капитан говорит вам, что все в порядке, — сказал Данн, обращаясь к уходящим солдатам.

— Идите-ка лучше к себе и ложитесь спать, — велел Гриот.

— Капитан говорит, чтобы вы возвращались к себе, — со смехом в голосе повторил Данн. Его происходящее почему-то очень забавляло.

— Да, господин. Доброй ночи, господин. — Солдаты исчезли в сумраке, скрывавшем учебный плац.

— Пойдем, Гриот. Пойдем, Рафф. — Втроем они дошли до входа в комнату Данна, где тот сказал Гриоту: — Спокойной ночи. И спасибо тебе, Гриот.

— Спокойной ночи, господин.

Закрывая дверь, он видел, как Данн сидит на кровати и обнимает снежного пса со словами: «Что мне делать, Рафф, что же мне делать?»

Добравшись до своей комнаты, Гриот тоже сел, обхватив голову ладонями:

— Что же мне делать?

Привидение, бродящее ночами по Центру, возникающее то на одной дороге, то на другой, — вот что осталось от Данна, от генерала Данна, от которого в лагере зависели все. Ведь вовсе не имя капитана Гриота повторялось солдатами как символ счастливого будущего. И в Тундре говорили не о Гриоте, а о генерале Данне, и ждали его вторжения в надежде, что оно принесет не только спасение, но и прекрасную новую жизнь. (Гриот относился к подобным надеждам со всей серьезностью, без малейшей насмешки. Сам он представлял эту новую жизнь как некое подобие армии в Агре: в основание ее будут положены справедливость, порядок и доброта.) Только имя Данна обладало такой силой — хотя и не совсем понятно почему. Гриот часто размышлял над этим и наблюдал за Данном, стараясь, правда, чтобы тот ничего не заметил. А что будет, задумывался он, что будет, если однажды все его солдаты и беженцы, которые станут солдатами, вдруг перестанут говорить восхищенным шепотом о великих подвигах генерала Данна, перестанут при его появлении восклицать: «Вот он, генерал Данн! Смотрите, вон он идет»?