Прощаюсь с класснухой и через две ступеньки несусь вниз. В гардеробе традиционное столпотворение и хаос, но ждать, когда народа станет меньше, я не могу — нужно успеть привести себя в порядок, прочитать рецензии на новинки и выбрать фильм.

Оставляю рюкзак на подоконнике, чтобы ненароком не заехать мелюзге по лбу заклепкой или цепью, но, когда вырываюсь из замеса с трофеем в виде родной косухи, нигде его не нахожу. Возвращаюсь в пустой класс, заглядываю под парты, проверяю соседние подоконники, бегу к охраннику, но тот лишь разводит руками.

У зеркала прихорашивается Милана — жеманно поправляет французскую косу и воротник бордового пальто, Кислова услужливо держит ее сумку, а Даша подобострастно заглядывает в глаза.

— Что-то потеряла? — окликает стерва, и я резко торможу и разворачиваюсь на подошвах.

— Допустим, пропала ценная вещь. Ты же в курсе, что воровство — уголовно наказуемое деяние?

— Почему сразу воровство? — она заворачивает помаду и несколько раз причмокивает пухлыми, как вареники, губами. — Поищи там, где твое место. То есть в дерьме.

Бобров и Савкин, явно приложившие к похищению руку, переминаются с ноги на ногу и нахально скалятся.

От бессильной злобы немеют пальцы. Я оставила в рюкзаке телефон. Глеб, возможно, прямо сейчас ждет ответа, а я опять служу куклой для издевательств.

— Вы учитесь в первом классе, идиоты? Если его там не будет, пеняйте на себя!

— Что ты сделаешь, Кузя? — глумится Бобров, но я рявкаю:

— Пр-рокляну! — и он заметно бледнеет и освобождает дорогу.

Вылетаю на холод и щурюсь от бьющего по глазам солнца. С виду мы взрослые парни и девушки, но происходящее вызывает ровно те же эмоции, что и пять лет назад — горький, разъедающий душу коктейль из жалости к себе и маме, с которой мы вместе выбирали этот рюкзак в торговом центре.

За спортзалом, прямо у кольев забора, возвышается ржавый гараж, где хранится устаревший спортивный инвентарь, а еще — метлы, грабли и лопаты для уборки пришкольной территории. За ним тайком курят ученики, а чуть дальше стихийно образовалось отхожее место для алкашей и прочих мутных личностей. Раньше Милана считала изысканным развлечением забрасывать туда мои пожитки и наблюдать, как я плачу.

Срезаю путь прямо по пожухлому газону, матерясь под нос, заглядываю за гараж, но рюкзак благополучно лежит на пеньке — чистоплюйка не полезла в грязь на своих каблучищах, да и недостендаперы, видимо, не решились марать дорогие кроссовки. Удостоверившись, что ничего не пропало, вешаю широкую лямку на плечо, но из поредевших кустов доносятся звуки глухих ударов, сдавленные крики и возня, и я оборачиваюсь.

Отодвигаю ветку и пару мгновений офигеваю: толпа пятиклашек остервенело пинает лежащего на земле мальчишку. Тот не сопротивляется — катается по грязи, подтягивает колени к животу и прикрывает руками голову, а двое наглых типов в кипенно-белых рубашках снимают экзекуцию на телефоны.

Я вижу в поверженном мальчишке себя, Глеба, всех, кого унижали и буллили, и ярость падает на глаза красной шторкой. Увязая подошвами в жирном черноземе, в три прыжка оказываюсь в самой гуще событий: хватаю малолетних подонков за шиворот, раскидываю в стороны и ору:

— Пошли вон, или я вас сейчас на ремни порву, моральные уроды!

Их много, некоторые почти с меня ростом, но я ни черта не боюсь: передо мной творится несправедливость, и вдохновляющий пример в лице Глеба придает сил. Связь между нами намного важнее и весомее осязаемой. Невидимая, но прочная шелковая лента...

— Ведьма! — блеют нападавшие, и, буксуя по черной жиже, на четвереньках отползают подальше. Оказавшись на безопасном расстоянии, они показывают мне средние пальцы, хватают куртки и рюкзаки и позорно сбегают.

— Идти можешь? — склоняюсь над мальчишкой и перевожу дух. — За что они тебя так?

— Могу. Не знаю. Просто я им не нравлюсь. — Он утирает грязной рукой слезы. Спохватившись, протягиваю ему пачку влажных салфеток, помогаю подняться, отвожу на газон и, присев на корточки, провожу инструктаж:

— В следующий раз не раздумывай, сразу бей. Бей в морду предводителю. — В этот момент я представляю Глеба, в одиночку справившегося с шоблой придурков, или себя в будущем, когда поставлю ногу на грудь Миланы — фигурально выражаясь, конечно. — Покажи, что ты сильный и самый страшный. Иначе они отберут у тебя время, шансы на нормальное существование и …

— А ты, оказывается, прикольная... — шмыгает носом пацан. — Я проголосую за тебя. Ты должна выиграть.

* * *

С трудом отрывая от асфальта ботинки с килограммами грязи, налипшей на подошвы, ковыляю домой. Прохожие косятся — не каждый день увидишь потрепанную странную деваху в боевом раскрасе — но мне наплевать, в душе я ликую. Моими стараниями в мире только что стало чуть меньше зла и чуть больше справедливости.

Впереди легкой походкой модели вышагивает Артем, но я нарочно замедляюсь, жду, когда он завернет за угол, считаю до десяти и только потом выдвигаюсь следом.

Дома первым делом закидываю в стирку заляпанную форму, мою и до блеска начищаю ботинки, наспех обедаю и надолго запираюсь в ванной. Дурной адреналин все еще курсирует по венам, но теперь его скачок связан с ожиданием скорой встречи с Глебом и с предстоящим разговором. Возможно, с тем самым разговором.

Отмокаю в пене с лепестками роз и дышу по специальной системе — однажды Милана заставила Авдеева выйти к доске и объяснить перед всем классом, как он спасается от своих панических атак. Она издевалась над ним и подтрунивала, бедного Авдеева было искренне жалко, но техника дыхания, которую он тогда показал, потом нередко мне пригождалась.

Как водится, наступление холодов стало для коммунальщиков полной неожиданностью — отопление еще не включили, и квартиры окончательно выстудило. Стуча зубами, натягиваю спортивные штаны и черный свитер с высокой горловиной — чтобы не мерзнуть и... чтобы не пялился Глеб.

Нет, я, конечно, совсем не против, но, когда обнаруживаю его задумчивый взгляд в районе груди, превращаюсь в выброшенную на берег рыбу. Мозги отключаются, слова не находятся, а я умру от позора, если он сочтет меня глупой.

Включаю обогреватель, плюхаюсь на диван, сушу волосы полотенцем и прислушиваюсь к звукам на лестнице: шаги и голоса не принадлежат маме или Алине с Борей, значит, в комнату еще какое-то время никто не ворвется.

Глеб давно прочитал сообщение с моим адресом, но ничего не ответил — может, в школе напрягли с дежурством или внеклассной работой, или появились неотложные дела дома, но он обещал и скоро обязательно придет.

Для порядка поторговавшись с собой, отыскиваю в сети страницу одной из блогерок — любимиц сестры, просматриваю ролик и внимательно запоминаю последовательность нанесения ультрамодного макияжа. Вываливаю на плед содержимое косметички и пробую изобразить на своем бледном лице такое же буйство красок.