– Жить стало лучше, жить стало веселее! – проговорил Таракан, прислушиваясь к своему организму. – Шея стала тоньше, но зато длиннее. Так о чем, Макарыч, ты хотел поговорить?

– Ты ведь, Таракан, всех знаешь…

– Льстишь, Макарыч! Всех знает только кадровое управление… а кто конкретно тебя интересует?

Василий Макарович понизил голос и пригнулся к собеседнику:

– Конкретно меня интересует Миша Лом. Он сейчас вообще где – на зоне?

– Не-а… – протянул Таракан. – Месяца три как откинулся. А что это, Макарыч, тебя заинтересовал такой грубый и неинтеллигентный человек?

– Не все ли тебе равно? Ты ведь знаешь золотое правило термодинамики: меньше знаешь – крепче спишь!

– И то верно! – согласился Таракан. – Но ты, Макарыч, мои расценки помнишь?

– Помню… – Дядя Вася почесал затылок. – Может, сделаешь мне скидку как неимущему пенсионеру и ветерану органов внутренних дел?

– Ты, Макарыч, не в музее! – наставительно произнес Таракан. – Это только там пенсионерам скидки делают. А насчет органов – это ты вообще зря, скажи спасибо, что не по повышенному тарифу обслуживаю! У меня к этим самым органам отдельный счет имеется…

Дядя Вася тяжело вздохнул и полез в карман.

Ремесло частного детектива оказалось не только не прибыльным, а наоборот – разорительным.

Купюра перекочевала из рук в руки, Таракан воровато огляделся по сторонам и зашептал:

– Значит, так. Миша Лом откинулся в сентябре по УДО, то есть по условно-досрочному освобождению. Приняли во внимание хорошее поведение в колонии и положительные характеристики…

– Это все меня не интересует! – перебил его Василий Макарович. – Ты мне главное скажи – чем он сейчас занимается и где кантуется!

– Ты, Макарыч, не гони – не запрягал! До всего дойдем своевременно! Чем занимается – в точности не скажу, то ли завхозом куда-то пристроился, то ли кладовщиком. А вот где якорь бросил – это я по чистой случайности знаю. Записывать не стоит, лучше так запомни…

– Не волнуйся, запомню! Ты ведь меня знаешь, у меня с памятью все в порядке!

Таракан действительно давно знал Василия Макаровича, их много лет связывали тесные и плодотворные отношения. Дядя Вася пользовался обширными познаниями Таракана в уголовной среде и в обмен на это закрывал глаза на некоторые его правонарушения, а также приплачивал кое-какие суммы наличными.

– Значит, Миша Лом пристроился у одной марухи, у Зинки Выдры. Живет эта Выдра в флигелечке между Съездовской линией и Тучковым переулком. Там еще церковь рядом с ангелом на верхотуре.

– Ну ладно, Таракан, спасибо… – Василий Макарович начал подниматься из-за стола.

– Не понял! А выпить со старым знакомым? За многолетнее сотрудничество!

– Ты же, Таракан, мое правило знаешь – я на работе не пью, не положено!

– Так это раньше у тебя такое правило было, когда ты в ментовке служил, а теперь ты свободный человек!

– Если бы, Таракан! – вздохнул дядя Вася. – Разве на милицейскую пенсию проживешь? Я теперь частным детективом работаю, так что все равно на службе…

– Так ты небось бешеные деньги гребешь? Мало я с тебя взял за информацию! Надо повысить тариф!

– Какие там деньги! – дядя Вася махнул рукой. – Еще свои доплачиваю! – И он направился к выходу из «Сингапура».

До Тучкова переулка он дошел за пятнадцать минут. Здесь стоят еще чудесные двухэтажные особнячки восемнадцатого века. Мало того – переулок до сих пор не заасфальтирован, это едва ли не единственная улица в городе, где сохранилась булыжная мостовая. Так что, когда снимается фильм из жизни позапрошлого века, кинематографисты отправляются в этот тихий уголок Петербурга.

И сейчас Василий Макарович увидел двух прогуливающихся по булыжной мостовой дам в длинных беличьих ротондах с меховыми муфтами на груди. Из-за угла выезжала карета, на козлах сидел дородный кучер в теплом армяке.

Дядя Вася хотел обойти этих дам, но вдруг откуда-то сзади донесся раздраженный, усиленный мегафоном голос:

– Почему в кадре посторонние? Сейчас же убрать!

Дядя Вася шарахнулся в сторону и чуть не попал под карету. К нему уже бежал, размахивая руками, длинноволосый парень в кожаной куртке.

– Дед, куда прешь? – кричал он раздраженно. – Не видишь, у нас здесь съемки!

– Упаси бог от такого внука! – возмущенно отозвался Василий Макарович. – Если у вас съемки, так нужно территорию огораживать!

Он прибавил шагу и свернул во двор.

Здесь, среди лабиринтов проходных дворов, текла своя размеренная жизнь, мало изменившаяся под влиянием времени. Кое-где, правда, появились окна со стеклопакетами, но много было коммуналок и полуподвалов, имелись и одноэтажные флигеля совершенно провинциального вида.

В одном из таких флигелей и обитали нужные Василию Макаровичу люди.

Низенький флигель, выкрашенный блекло-желтой, давно выцветшей краской, смотрел на мир единственным подслеповатым окошком. Форточка была приоткрыта и затянута изнутри серой от пыли марлей, между рамами проложена грязная вата. Возле окна виднелась прильнувшая к стене женская фигура. Эта фигура показалась дяде Васе удивительно знакомой…

Возле ворот Смоленского православного кладбища остановилась машина, длинная и черная, как зимняя петербургская ночь. Водитель требовательно посигналил. Из сторожки выглянул рослый пожилой мужик с одутловатым лицом и гаркнул:

– Чего гудишь, чего гудишь? Нельзя на кладбище заезжать, пешочком дойдете, не баре!

Стекло машины опустилось, появилось мужское лицо с короткой иссиня-черной бородой.

– Открой, дядя! – проговорил бородач.

Что-то такое было в его взгляде, в его спокойном уверенном голосе, что сторож суетливо замахал руками и кинулся отворять ворота, а когда черная машина проехала мимо него и скрылась в глубине, он мелко перекрестился.

А черная машина остановилась возле свежей ямы, над краем которой ритмично взлетала лопата, выбрасывая на бруствер комья сырой глинистой земли.

Двери машины распахнулись, из нее вышли три человека – давешний бородач и двое бойцов охраны.

Подойдя к краю ямы, бородач заглянул в нее и проговорил:

– Работаешь, Витяня? Бог в помощь!

Рослый сутулый мужчина в заляпанном грязью ватнике остановился, вытер лоб тыльной стороной ладони и поднял глаза на бородача.

– Ты, что ли, Аслан? Чего приехал? Опять похоронить кого-то надо? Так зачем же днем? Это дело страшное, секретное, ночью делать надо…

– Да нет, Витя, зачем хоронить, у меня, слава Аллаху, все здоровы. Я поговорить приехал. А яму ты хорошую роешь, глубокую… сразу видать – не на одного покойника!

– Тише ты, нехристь. – Землекоп переменился в лице. – Зачем же про такое говорить…