– Ай, Туран, хватит скулить, будто шакал, – не выдержал, наконец, кто-то из охранников. – Если она тебя дождется – хорошо, благодари богов! А если не дождется – это еще лучше! Узнаешь ее неверный характер, и свадьбы тогда не нужно.

Его поддержали сразу несколько голосов, соглашаясь, что лучше пусть изменит невеста, чем законная жена, которой придется большую часть жизни ждать мужа-караванщика, одной воспитывать детей и следить за домом.

– Ничего вы не понимаете, – уныло отозвался Туран. – Она меня любит, как рисовое поле – воду! А вот отец ее… Конечно, к ним такие женихи сватов засылали! Куда бы мне против них, если бы моя горлинка в ноги отцу не кинулась! Это она его умолила, чтобы дал мне целый год сроку. А я обещал, что через год приеду с калымом в сотню золотых динаров. Сам себе не верил, что такие деньжищи соберу! Да повезло два месяца назад – снял с одного разбойника перстень с рубином и саблю старой работы, в Харузе за них семьдесят золотых дали… А еще господин ир-Салах, пошли ему боги здоровья да удачи, платил на совесть, вот я и собрал выкуп. Но вдруг не успею?! Вдруг отец мою горлинку чернокосую за другого уже отдал?! Мне же без нее хоть в петлю! – добавил он плачущим голосом и торопливо мазнул огромной ручищей по глазам.

Охранники сочувственно притихли – простодушного и доброго Турана в караване любили, и если шутили над ним, то не зло, а по-отечески. Тут же любому понятно, что дело серьезное!

– Я потому и отпросился у господина ир-Салаха, что год послезавтра истекает, – вздохнул, помолчав, Туран. – Никак не успею с караваном до конца пройти и к сроку вернуться. Да только вдруг ее отец решит, что последний день и ждать не стоит? Купеческое слово дороже денег, только и его наизнанку вывернуть можно, если очень хочется!

– А ведь ты, пожалуй, прав, Туран, – задумчиво согласился халисунец Анвар. – Если уж отец твоей ненаглядной тебе такой строгий срок назначил, может, и есть у него мысли на этот счет. Последний день, его ведь по-разному посчитать можно! То ли до рассвета, то ли до заката… Скажет, что опоздал ты чуток, – и доказывай потом, что не так сговаривались. Тебе бы домой пораньше вернуться, хоть на день, а пораньше!

И он выразительно взглянул на небо, где только занимался поздний осенний рассвет.

– Можно и пораньше, – снова помолчав, неуверенно отозвался Туран, тоже поглядев на небо. – Мы к вечеру как раз до развилки доберемся, оттуда старая пастушеская дорога на Казрум поворачивает. Если всю ночь по ней торопиться, к утру в город попадешь. Как раз на день раньше! Да только я думал с караваном вместе приехать… Господин ир-Салах мне еще за неделю вперед заплатить обещал! И Кайши моя увидела бы, что я честной работой калым за нее выслужил, не разбоем каким! И отец ее тоже…

– Ну, это тебе решать, – усмехнулся Анвар, искоса поглядев на парня. – Может, тебе твоя невеста не очень-то и дорога? Улетит горлинка твоя в чужой дом по отцовской воле, так и не беда, новую себе найдешь. С таким-то калымом!

– Нет уж! – выдохнул Тарун и даже передернулся от страха. – Прав ты, Анвар, спасибо за мудрые речи! Сейчас же к Соколу Мехши поеду и попрошу меня вечером отпустить! Лучше недельное жалованье потерять, чем горлинку мою! А если ее отец не поверит, что деньги честные, так вы же сразу за мной приедете, верно? Всего-то через день-другой!

– Так и будет, – кивнул Анвар и посмотрел на Халида, который молча ехал рядом, глядя перед собой на растянувшуюся по пыльной дороге змею каравана. – А ты что скажешь, пустынник?

– Скажу, что сотня золотых – достойный выкуп, – негромко ответил Халид. – У нас в Песках за такие деньги можно взять в жены красивую девственницу. И если тебе, Туран, по сердцу эта девушка, значит, она того стоит. Но ехать с такими деньгами по ночной тропе в одиночку…

Он ждал, что Анвар пренебрежительно рассмеется и заявит, что места здесь тихие, безопасные. Что никакой дурной разбойник не станет ждать путников на старой дороге, которой ходят разве что пастухи да охотники. Что Туран – крепкий отважный парень… Да мало ли что можно сказать, чтобы укрепить нетерпеливого жениха в желании поскорее увидеть невесту?

Но Анвар, к его удивлению, подумал и согласился:

– Эй, Туран, а ведь достойный сын пустыни дело говорит. Одному ехать опасно. Может, попутчика у Мехши попросишь?

– Что я, дитя малое, до дома меня провожать? – насупился Туран и обиженно посмотрел на Халида. – Или девица? Да я окрестности Хазрума знаю лучше, чем свою седельную сумку! А лихих людей у нас сроду не водилось. Ни разбойников, ни зверья, ни нечисти какой!

Халид, опять прикрытый платком до самых глаз, прикусил под ним губу от досады. Хороший ход – уколоть гордость дурного юнца! Теперь уж он точно откажется ехать с кем-то вдвоем… Зато Анвар всегда сможет напомнить, как предлагал это! Наверняка его слышали те, кто едет впереди или позади.

– Ну, как знаешь, – вздохнул Анвар, а Халид в этот раз промолчал.

Что толку тратить слова на того, кто не станет их слушать? Если даже отвести Турана в сторону и поговорить по душам… Наивный парень может кинуться к Мехши, а тогда уж точно все пропало. Слово чужака против слова Анвара, который давно ездит с ир-Салахом. Легко угадать, чья клятва окажется весомей. Нет, зря он вообще открывал рот, чтобы предупредить Турана. Пусть все идет своим чередом. И если Атейне, Госпожа Справедливости, будет милостива, сегодня эта давняя история наконец-то завершится.

* * *

…Отец и матушка смотрели на нее и ласково улыбались. Отец поманил ее, а матушка погладила по голове Арчила, которого держала за руку, и братишка тоже заулыбался щербатым детским ртом. Наргис рванулась к ним, но вдруг между нею и родителями разлилась река, становясь все шире, а улыбки родных стали грустными. Но она все так же видела их и, подобрав юбку, прыгнула в воду, которая помутнела и забурлила. Не обращая на это внимания, Наргис шагнула вперед, нащупывая ногой скользкое дно… Кто-то ухватил ее за плечи, потащил назад из реки, она оглянулась и увидела, что это Надир.

Почему он мешает ей пойти к родителям и Арчилу?! Что за непочтение?! Ведь отец ее зовет, как можно ослушаться его воли?!

Она пыталась вырваться, крикнуть брату что-то возмущенное, но шум реки уносил слабый голос, а Надир все-таки вытащил ее на прибрежный песок и крепко держал в объятиях, как бы Наргис ни брыкалась. И тогда она заплакала. Горько зарыдала в голос, не в силах объяснить, что ей плохо. Что она только хочет, чтобы все стало как раньше! А фигуры матери с отцом отдалялись, вот уже не видно стало лиц, и малыш Арчил скрылся за бурными водами. Наргис все плакала и плакала, ненавидя и себя, и Надира, и эту проклятую реку, что разлучила их семью…

– Госпожа, проснитесь… Ради Света, пробудитесь, ненаглядная наша… Ай, нехорошо так плакать, красоту несравненную испортите… – бубнил незнакомый женский голос, и Наргис глубоко вздохнула, вырываясь из тяжелого горького сна.

Открыла глаза и попыталась вспомнить, где она и как сюда попала. Комната – красивая, богато обставленная спальня. Такая же незнакомая, как женщина в темных вдовьих одеждах, сидящая возле ее кровати.