– Если? – переспросила Наргис безнадежно.

– Если ты просто скажешь мне «спасибо», когда он к тебе вернется, – продолжал улыбаться Джареддин. – Доброго дня, любовь моя. Отдохни хорошенько, вечером тебе принесут платья и украшения. Выбери, что ты хочешь надеть на свадьбу. А если ничто не понравится, завтра к тебе придут швеи и ювелиры.

– Когда?.. – спросила Наргис, чувствуя себя птицей, которая бьется о прутья клетки, не в силах ни открыть ее, ни даже поцарапать.

– Когда наша свадьба? – Его улыбка перешла в понимающую усмешку. – Как только ее достойно подготовят. Никогда не понимал тех, у кого свадьба – самый счастливый день в жизни. Она должна быть только первым из череды счастливых дней – и никак иначе.

Он вышел, а Наргис бессильно опустилась на кровать, понимая, что вот теперь окончательно пропала. Если она сбежит… Страшно подумать, что тогда будет с Маруди!

Время, которое до этого текло, подобно струе созревшего меда, полетело вскачь диким конем. Раэн был уверен, что сегодня не последний день игры равновесия, но в том, что она подходит к концу, сомнений не было. Все нужные фигуры встали на доску, и он, ожидая своего хода, налил горячего вина с приправами и вышел на крыльцо полюбоваться чудесным зимним закатом. Повезло ему с этим домиком, даже жаль уезжать… Но Раэн знал, что томительный зов дороги, слегка приглушенный напряжением последних дней, скоро проснется снова.

Он нередко завидовал тем, кто умеет подолгу жить на одном месте. Растить сады и детей, любить кого-то, день за днем выстраивая общее счастье… У него же есть все, что только может пожелать человек! Почти вечная молодость и красота, несокрушимое здоровье, магическая сила и воинское мастерство, знания, недоступные никому в этом мире… Живи и наслаждайся! Нет лишь покоя, и никогда, наверное, не будет, сколько бы дорог он ни отмерил, сколько бы земель ни повидал в бесконечных странствиях. Наградила же судьба жадным сердцем, которому всегда и всего мало! Сердцем, которое вечно рвется между далеким домом и все новыми и новыми путями.

Может, именно такой закат горит сейчас на золотых шпилях его родного города, раскинувшегося в немыслимой дали отсюда. Нежнейший румянец заливает белоснежные башни, рвущиеся в небо, играет на водах бескрайнего теплого моря. И кто-нибудь из семьи стоит на дворцовом балкончике с бокалом в руке, любуясь теплыми вечерними красками и лениво размышляя, где сейчас носит непутевого четвертого принца, избравшего судьбу хранителя равновесия чужого мира. А на дворцовой площади нагретые за день камешки мостовой и хрустальные струи фонтана слышат смех его младших сестренок, вспоминающих вчерашний городской праздник и жалеющих, что не все братья были рядом, чтобы разделить их триумф…

И это прекрасно! Потому что как бы он жил, не будь на свете самого чудесного города во вселенной, где его любят и ждут? Города, где в укромном уголке дворцового парка под исполинским деревом с шершавой красной корой тихо бормочет маленький родничок, заботливо обложенный потемневшими за многие тысячелетия камнями. К этому роднику, из которого Раэн пил в детстве, он еще когда-нибудь припадет, ловя короткий миг отдыха между прошлым и грядущим странствиями. А потом пройдет по прохладным плитам дворцовых коридоров и без доклада откроет дверь в отцовскую комнату, встретив знакомую улыбку, и почувствует крепкую тяжесть руки на своем плече…

– Раэн! – негромко окликнули его сзади.

Он медленно обернулся, с трудом прогоняя такие родные, такие сладостные картины из невообразимого далека. Его место – здесь, в этом чужом жестоком мире, который он изо всех сил старается даже не улучшить, а всего лишь удержать от падения в пропасть. Сам выбрал такую работу – чего же теперь жаловаться? Да, собственно, он и не жалуется. Наверное, всему виной щемящее беспокойство, донимавшее последние дни…

– Я тебе кофе сделал, – сказал Фарис, растерянно взглянув на чашку в его руках и держа другую, над которой курился тонкий парок.

– Спасибо, друг мой, – улыбнулся Раэн. – Хочешь, поменяемся? Неплохое вино, ты же любишь с медом?

Они обменялись чашками, и нисталец присел рядом с ним на пороге, молча поглядывая, но не решаясь расспрашивать. А Раэн в свою очередь ничего не говорил, прислушиваясь к себе и миру вокруг, пытаясь понять, почему не отпускает тревога, ведь все складывается как нужно. Он даже забеспокоился, что беда случилась с Халидом, который отправился в рискованное путешествие, да еще и по пути во что-то ввязался. Но связь Тени и ее хозяина говорила, что Зеринге не убит, не ранен и даже в неплохом расположении духа. Охотничьем, если можно так сказать…

А настоящая тревога была где-то близко. Пряталась за свечением нистальских окон, мелькала в откровенно враждебных или безразличных, любопытных или уважительных (последнее – весьма редко!) взглядах жителей долины. Сыпалась резными кристалликами из низких туч, уже привычно висевших над перевалом, и хрустела корочкой наста под чужими вкрадчивыми шагами всегда где-то в стороне или за спиной…

Только Фарис ему верил! Носил нож, как велел Раэн, поглядывал вопросительно и ждал новолуния. Ждал так сдержанно, словно не его судьба должна была решиться в этот день, а какой-нибудь пустяк вроде права пасти овец на дальнем лугу. И лишь переливы внутреннего света, которым полна душа любого человека, выдавали взору чародея загнанный глубоко внутрь страх, яростное нетерпение, отчаянную надежду молодого нистальца.

– Беспокоишься? – уронил Раэн, и Фарис встрепенулся. – Ничего, недолго осталось. Уже стемнело, думаю, скоро за нами придут. Где у вас тут собираться положено?

– В трактире, – отозвался нисталец, старательно глядя в чашку. – А ты уверен, что придут? И что у тебя все получится?

– Очень на это надеюсь, – вздохнул Раэн. – Но если ваших старейшин не удовлетворит мой рассказ, я не поленюсь притащить в Нисталь кого-нибудь поважнее себя.

– А это кого, к примеру? – заинтересовался Фарис.

– К примеру, наместника области, – невозмутимо сказал Раэн. – Или самого верховного предстоятеля. Им-то поверят?

– Не знаешь ты наших старейшин, – сообщил слегка повеселевший нисталец. – Понимаешь, они думают, что за пределами долины все люди какие-то странные и о здешних делах судить не могут. Даже наместник. Хотя верховному предстоятелю они, может быть, и поверят. А ты и вправду можешь вызвать его сюда?!

– Не хотелось бы, – вздохнул Раэн. – Старику под восемьдесят, не в его возрасте тащиться из Аккама на границу, чтобы ублажить кучку упрямых недотеп. Уж постараюсь обойтись своими силами.

Зимний вечер накатывался студеной волной, зажигая искристые льдинки звезд, безуспешно пытаясь добраться до укрытой невесомым снежным одеялом земли и проморозить ее. Где-то на соседних улицах поднялся собачий перелай, и перед освещенными окнами трактира, видными в морозной темноте издалека, замелькали чернильные силуэты – это начали собираться старейшины Нисталя.

Раэн удовлетворенно улыбнулся и допил кофе. С последним глотком в калитку постучали, и кто-то крикнул из уличного мрака: