И что же предстало перед взорами ученого собрания? Под первым футляром — излучатель волн. Обычный вибратор. В том виде, в каком пользовался ими профессор Риги. Лишь увеличенный в размерах.

А что же под вторым футляром? Приемник волн. Глядите! Глядите внимательно! Стеклянная трубочка с металлическими опилками. Знакомая историческая трубочка. Как была у Бранли, как у Лоджа. Как была потом в преобразованном виде у Попова. Трубочка.

Но глядите дальше! Что вы видите? Молоточек от электрического звонка. Он бьет по трубочке с опилками. Что же это? Да, та самая идея автоматического встряхивания, что была так блестяще решена Поповым.

А в целом — копия той же схемы, что была демонстрирована Поповым еще весной 1895 года (два с лишним года назад!). Схема, решавшая задачу беспроволочной сигнализации, беспроволочной телеграфии. Схема, которую каждый мог рассмотреть на рисунке и прочесть ее описание в журнале «Ж. Р. Ф. X. О.», год 1896, январь, выпуск первый, статья А. С. Попова. Схема, отличающаяся теперь у Маркони лишь мелкими, несущественными изменениями. А во всем главном — полное совпадение.

И опять ничего не сказано о Попове. Имя русского изобретателя осталось где-то далеко за стенами этого собрания. Надо кричать? Нет, зал безмятежно рукоплескал открывшейся картине. Только один легкий вскрик не то протеста, не то изумления раздался из первого ряда. Почтенный профессор Оливер Лодж поднялся со своего места, желая как будто что-то сказать. Но его слабый голос потонул в общем шуме восторгов. Толпа поклонников и поклонниц уже ринулась к Маркони.

Заседание окончено.

Лондонские и европейские газеты мигом оповестили мир о новом успехе беспроволочной сигнализации, опережая ее младенческие шаги вихрем самых пылких слов: «Необыкновенно!», «Поразительно!», «Потрясающе!» Маркони стал героем прессы. Его молодое, красивое, энергичное лицо заполнило страницы и витрины. Ливень писем грозил окончательно затопить его дом.

Англия признала. Англия была готова считать его своим. Но Маркони не забывает, что он все-таки сын Апеннинского полуострова, — там его отчий дом, там он вырос, и там он почерпнул первые сведения о существовании электромагнитных волн. На крыльях успеха отправляется он в Италию. Нет, не к себе в родные сады Понтехио. Он в Риме. Экзальтированные соотечественники устраивают ему помпезную встречу. Он чувствует себя цезарем с венком победителя. Он показывает свои достижения. Нет, не в здании древнейшего университета, не в ученом обществе. Стоит ли совершать такое путешествие, чтобы предстать перед десятком ученых педантов, которые, не дай бог, еще выскажут десяток разных сомнений или зададут столько же ненужных вопросов. Молодому Маркони уже не раз случалось говорить с легким пренебрежением: «Ах, эти сеньоры профессора!»

Не к ним ведут его интересы.

В апартаментах палаццо Августина, где помещается Морское министерство, собираются сенаторы, посланники, адмиралы, генералы, множество флотских и армейских офицеров, и Маркони разыгрывает перед ними акт сигнализации на расстояние — между разными этажами здания. Военной публике не надо долго разъяснять, чем это пахнет практически. Интересно, что теперь испытывает морской министр, который в прошлом году так вяло отозвался на предложение какого-то там неизвестного юнца? Теперь с ним, с зтим юнцом, приходится считаться.

Возможно, итальянский флот получит некоторые привилегии, поскольку сам изобретатель… и так далее. Маркони молча, вежливо улыбался. Кто знает, все может быть.

На следующий день — еще более высокая демонстрация. Опыты повторяются в Квиринальском дворце, перед королевской четой. Король Умбэрто удостаивает изобретателя рукопожатия. Королева Маргарита назначает ему личную аудиенцию. И молодой человек доказывает, что он не теряется в присутствии даже столь высокой особы. Очень милый остроумный кавальере!

Римские газетчики не пожалели самых жгучих красок при описании этой великосветской хроники. Маркони-старший почувствовал себя безнадежным провинциалом со своей мечтой об овечках и коровках. Сын пустился в большое плавание.

Впрочем, в те дни он и в самом деле совершил одно плавание, которое, правда, не получило уже столь широкой восторженной огласки. На севере Италии, там, где берег омывают воды Лигурийского моря, расположена крупная итальянская военно-морская база. Специя. Сюда и направился Маркони со своими аппаратами, чтобы доказать морским кругам всю важность нового вида связи для флота. Передача сигналов на воде, между военными кораблями.

Несколько дней бороздил он туда и сюда по заливу на борту яхты его величества «Сан Мартино», добиваясь нужного эффекта, под бдительным наблюдением представителей флота. Ему удалось достичь дальности до восемнадцати километров. Можно было разобрать какие-то знаки. Но как было все сбивчиво, неустойчиво! В июле месяце в районе Средиземного моря перегретая атмосфера полна электрических разрядов. Они путали карты Маркони, сбивая действие его приборов. А он ничего не мог против этого предпринять. Не мог даже толком объяснить, отчего же все происходит. Как и не мог объяснить, почему прерывается связь, когда корабли очутились по разные стороны острова Пальмария. Может быть, это исключительно дело господ профессоров — давать объяснения?

Комиссия наблюдателей сохраняла официальную сдержанность. А некоторые специалисты поспешили даже высказаться в том смысле, что возмущения атмосферы вообще ставят под сомнения практическую пригодность системы Маркони.

Он не стал ни на чем настаивать. Всякий успех имеет оборотную сторону. А у него были еще другие заботы, кроме того, что убеждать двух-трех министерских офицеров. Если исполнится там, в Лондоне — в Лондоне, где проходят теперь его главные позиции, — если исполнится то, на что он рассчитывает, к его услугам будут и любые ученые объяснения, и приборы, которые одолеют любые препятствия. Тогда он и повстречается еще разок со своей родиной, — бросил Маркони жесткий взгляд на эту троицу наблюдателей в пестро расшитой адмиралтейской форме.

Международный экспресс умчал его на всех парах, — опять туда, в Англию.

В ТИХИЙ ЧАС

— Что с тобой? — спросила Раиса Алексеевна как раз в тот момент, когда он мысленно говорил себе: «Спокойствие, спокойствие! Ничем не выдать…»

Он сидел в плетеном кресле на террасе. Любимое его место и любимый час, когда он, возвратившись из Нижнего, со станции, к своим на дачу в Растяпино, пообедав за большим семейным столом и проглотив несколько стаканов крепчайшего чая, поиграв с детьми, усаживался в это кресло на террасе, откуда был виден обширный кусок закатного неба. Посидев так некоторое время, как бы отойдя от усталости, брался за книгу или журнал. Дневная жара спадает, от зелени уже тянет свежестью. Тихо, особенно тихо после ярмарочной сутолоки Нижнего. Блаженный час! Тихий час.

Но сегодня… Он держит раскрытый журнал и чувствует, как нужно ему сдерживать руку, чтобы не выдала предательской дрожью.

Английский журнал