Вынужденный признать «узурпатора», Николай I вел себя с ним очень дерзко. Так, в их переписке, вместо того чтобы обращаться к нему так же, как ко всем другим монархам, «господин, мой брат», он не удостаивал его этого и называл его «сир», что согласно обычаям того времени выглядело оскорбительно. Со своей стороны, Луи-Филипп старался наладить отношения с Россией. Гизо убедил его, что «Николай I доброжелательно относился к Франции и до, и после 1830 года и враждебен лишь к ее правителю». Луи-Филипп писал Николаю I, что не узурпировал трон, но, «видя, что законы более не выполнялись, а действия власти не соответствовали ситуации», «счел своим долгом подчиниться воле всей нации и принять корону». Далее он добавляет: «Прежде всего я хотел бы заверить императора в своем твердом намерении укрепить дружбу между Францией и Россией». Несмотря на враждебность Николая I к Луи-Филиппу и благодаря миротворческим усилиям Нессельроде и Поццо ди Борго, разрыва между Парижем и Петербургом удалось избежать. Но польское восстание изменит их отношения.

В то же самое время Николай I видел нарастающие в Европе, которой, по его мнению, показала дурной пример Июльская революция, волнения: в Дрездене, в бельгийских провинциях, в Голландии, где его зять, король, молил его о помощи против взбунтовавшихся подданных. «Нам нужно бороться не в Бельгии, – говорил царь Нессельроде, – всеобщая революция угрожает и нам самим, она распространяется постепенно и быстрее, чем мы думаем». Единственной страной, за которую он пока не тревожился, была Польша, и, когда Австрия попросила его отправить войска на границу с Галицией для успокоения там умов, он отказался, убежденный, как он напишет, что ответственность за порядок в их владениях лежит на самих австрийцах.

Несколько дней спустя после этого тревожного призыва Николай I убедился в обоснованности беспокойства австрийцев. 29 ноября 1830 года в Варшаве молодые польские подхорунжие приступом берут Бельведер, резиденцию великого князя Константина. Префект полиции убит, а великому князю удается спастись бегством. Новость о варшавском восстании доходит до Николая I, который сначала не знает, как реагировать, не получая никакой информации и в течение нескольких дней не ведая, где его брат, великий князь Константин. Сначала он не решается применять репрессии. В итоге в нем побеждает убеждение, что порядок должен быть восстановлен. Героическое польское сопротивление поставило Россию в сложную ситуацию, но поляки боролись с ней в одиночестве. Ни одна из европейских держав не пришла к ним на помощь. Польский сейм провозгласил свержение Романовых, надеясь вызвать в Европе благоприятствующий Польше импульс. Но это решение вступало в противоречие с договорами 1815 года, единственными, на которые европейская дипломатия могла сослаться для оказания помощи полякам. К тому же немецкие государства не могли не отнестись отрицательно к идее вооруженного вмешательства, угрожающего их польским владениям; Франция и Англия были парализованы их пассивностью.

Тем не менее во Франции учащались манифестации в поддержку Польши, а парламент принимал воинственные документы. Временное правительство Польши под председательством князя Чарторыйского не имело средств, чтобы защищаться против России, а также не могло помешать ослаблению поляков из-за внутренних конфликтов. Польша сопротивлялась героически, но в противостоянии с Россией была вынуждена капитулировать. «Варшава – у Ваших ног», – написал Паскевич Николаю I, а Европа констатировала: «В Варшаве царит порядок».

Польская трагедия повлекла за собой впечатляющее количество жертв. С русской стороны холера, которая свирепствовала в деревнях, следовала за русскими армиями по пятам и скосила множество военных. Так, эта болезнь унесла жизни и великого князя Константина, и генерала Дибича, одного из «усмирителей» восстания. Временное правительство Польши ушло в отставку еще до окончания волнений, а князь Чарторыйский сбежал, переодевшись в чужой костюм, надеясь продолжать борьбу за пределами Польши.

Польша заплатила за восстание ужасную цену. Николай I хотел наказать ее в назидание другим и показать, что революции уничтожают нации. Конституция Александра I была отменена, польские министры заменены комиссиями, зависящими от русских министерств. Директора этих комиссий составляли правительственный совет под руководством наместника. Польшей управляли русские чиновники. Арест счетов, конфискация имущества, заключение в тюрьмы, высылка в Сибирь – такая судьба постигала поляков.

Но польская трагедия потрясла французское общественное мнение и оказала влияние на отношения Франции и России. Николай I был убежден, что Франция, все еще охваченная мечтой о революции, несет ответственность за беспорядки в Европе, и в частности за волнения в Польше. Французская пресса неистово защищала Польшу. Лафайет требовал в парламенте принять меры, вплоть до военных, для «искупления вины за раздел Польши». Богослужение, совершенное в честь поминовения Костюшко в феврале 1831 года, вызвало в Париже демонстрации, толпа напала на российское посольство.

Луи-Филипп в ходе польских событий вел себя осторожно, выказывая стремление сохранить мир в Европе, его поддерживали в этом Тьер и Гизо. Но если Франция и не кинулась на помощь Польше, то стала раем для польской эмиграции. Лафайет предложил давать всем полякам, ищущим убежища во Франции, французское гражданство. Нижняя палата парламента отклонила это предложение. Возникло множество польских организаций, таких, как Временный комитет эмиграции, и их громкие антирусские акции вызывали беспокойство французских властей. Наибольшую активность проявляли Польское литературное общество и Товарищество Третьего Мая. Вдохновителем и организатором этих эмигрантских объединений был Чарторыйский, нашедший убежище во Франции. Нессельроде жаловался французскому правительству на оказанный тому радушный прием и на его деятельность, но обращения русского министра оставлялись без внимания.

В декабре 1834 года Поццо ди Борго был назначен послом в Лондон. Этому известному франкофилу не нравилась враждебность России к Франции; до конца своей службы он пытался сохранить нормальные отношения между двумя странами и, обескураженный неудачей, предпочел службу в Лондоне.

Его преемником Николай I назначил человека из своего ближайшего окружения – графа Палена, который выехал в Париж, снабженный мало вдохновляющей инструкцией Нессельроде: «В силу принципиальных разногласий между двумя странами их отношения не могут быть ни близкими, ни доверительными».

Однако несколько месяцев спустя возникает повод для сближения двух стран. И снова, как уже не раз в бурной истории франко-русских отношений, надежда вызвана возможностью династического брака. У Луи-Филиппа есть сын, достигший брачного возраста. Некоторые члены правительства полагают, что его потенциальной супругой может стать одна из дочерей Николая I и это позволит восстановить мирные отношения между двумя странами. Король очень быстро воспротивился данному проекту, сказав своему послу в России Просперу де Баранту, что предпочитает совсем другой брак и уже остановил свой выбор на одной австрийской принцессе.

В своих мемуарах Гизо, признавая, что ничего не знал об отношении Николая I к русско-французскому династическому браку, обнаруживает некоторое разочарование. Перспектива установления более теплых отношений между двумя странами благодаря такому альянсу казалась ему возможной и даже желательной. И он предлагал найти повод для встречи великой княгини и молодого герцога Орлеанского. Такая встреча могла бы и должна была состояться. Действительно в тот же период два сына короля Франции, герцог Немурский и герцог Орлеанский, совершили тур по европейским дворам. В их честь устраивались празднества в Вене и Берлине. В Петербурге же при дворе проглядели все глаза в ожидании, задаваясь вопросом: «Приедут ли они в столицу Петра Великого?» Они не приехали. Вина за это точно не лежит на Николае I, который выразил свое удивление тем, что не имел удовольствия принять принцев, добавив: «Их ждал бы достойный прием». Эта ситуация – слухи о женитьбе, путешествие принцев – в очередной раз свидетельствует о трудных франко-русских отношениях, особенно после подавления польского восстания. Луи-Филиппу нужно ладить с настроенной резко антирусски общественностью, которая, по всей вероятности, возмутилась бы, если бы молодые принцы поехали в Россию, а тем более в случае проекта брака с русской великой княжной.