Может, и правда надо так? Делать вид, будто ничего не случилось?

Георгий вошел к сыну, деликатно постучавшись.

– Ты читал?

Алешка кивнул и молча посмотрел на него.

Георгий присел на край диванчика:

– Что думаешь?

– Ну ясно же, что это бред.

– То есть ты мне веришь?

– Конечно, пап.

– Рад это слышать.

Алешка неловко подсел к отцу и привалился к его плечу лохматой головой.

Георгий притянул его к себе:

– Тебе пора подстричься, сын.

– Угу.

– Прямо завтра сходи.

Алешка кивнул, и Георгий покрепче прижал его к себе и подумал, что раньше они не сидели так вот запросто – отец и сын. В их семье ласка была поощрением, наградой и никогда не давалась просто так. Распущенность в выражении чувств и неумение держать себя в руках считались самыми страшными грехами.

Вдруг вспомнилось, как Алешка отпрашивался в гости к своему другу хулигану Прусакову и сказал, что у них в семье не так. Кажется, сейчас Георгий понял, что ребенок имел в виду. У Прусаковых можно быть самим собой, и любят тебя потому, что ты – это ты, а не потому, что сегодня ты идеальный сын, но завтра совершишь какой-нибудь промах, лишишься этого звания и выпадешь из поля любви. Там не так, потому что тебе рады, даже если ты явился с полным портфелем двоек и если ты просто папа Прусаков с пивным пузиком и футбольными интересами, и мама Прусакова… Мама Прусакова вообще по нулям. Но вот рады они друг другу, как ни странно.

Георгий с детства привык, что лучи любви и одобрения светят ему в очень узком поле, когда он именно такой хороший мальчик, как хочется маме. Привык, и жил, и первым актом неповиновения, если не считать несостоявшейся свадьбы с Лизой, о которой мама так никогда и не узнала, было его поступление на службу в милицию. Он сильно мучился и по-настоящему боялся, что родители его разлюбят, но боль от потери Лизы перекрыла эти страхи.

Он испытывал угрызения совести оттого, что женился на Карине без любви, поэтому старался быть идеальным мужем, что было нетрудно с такой идеальной женой, и маски приросли так, что через них уже не видно было искренних чувств и порывов. Они словно два добросовестных и компетентных работника трудились над проектом «счастливая семья» и убедили себя и друг друга в том, что преуспели. Действительно, какая разница, что они чувствовали, если произвели впечатление на нужных людей?

Заставить сына примкнуть к семейной идиллии оказалось непросто, но они справились. Они же были команда. Если ребенок позволял себе хоть крохотное отступление от канона, его тут же «забанивали». О, Карина была строгий модератор! Чуть что ребенок не так сказал, не туда посмотрел, сразу объявлялся бойкот, в который в педагогических целях вовлекали всех членов семьи. Вернуться в семью можно было только после волшебных слов «мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше не буду». Вот так. «Я больше не буду… Не буду самим собой. Меня не будет» – и пока отец не понимал этого смысла, ребенок отрезал и отрезал от себя куски, лишь бы только не лишиться родительской любви.

Что ж, Георгия воспитывали точно так же, и это казалось ему нормальным, вот он перенял эстафету, и довоспитывался, что сын не может даже понять, что именно у них не так.

Ничего удивительного, что Алешка весь в книгах: там проще всего раствориться, перестать быть самим собой. Слава богу, что не в алкоголе и наркотиках! И не курит, кажется. Хотя ничего удивительного, если бы он схватился за сигарету. С одной стороны, повсюду сообщают, что курение ведет к смерти, а с другой – родители с младенчества записали ребенку на подкорку, что лучшее, что он может сделать, это перестать быть.

– Нелегко тебе, парень, – вздохнул Георгий.

– Все нормально, пап.

– Ты знаешь что? Не заставляй себя верить мне только потому, что я твой папа.

– Пап, да я вообще мало чему в Сети верю.

Георгий покрепче прижал к себе Алешку:

– Помнишь, я тебе говорил, что надо бороться и побеждать?

– Ну а то, – хмыкнул сын.

– Что твоя жизнь в твоих руках, все зависит от тебя, надо только приложить максимум усилий.

– Да помню, помню!

– Это так не работает, сынок. От тебя зависит только половина.

– Ну я как бы и так в курсе. Тебя только не хотел расстраивать.

– Понимаешь, всегда есть искушение бороться дальше, особенно когда что-то сильно хочешь. И думаешь, если я стану лучше, то все получится. И люди, с которыми я хочу быть, примут меня, если я стану таким же, как они. Не работает это, Алешка. Например, я всегда добросовестно работал, но появился в Сети мерзкий пасквиль, и я ничего не могу с этим поделать. Или ты сколько угодно можешь стараться быть хорошим сыном, но если я холодный и черствый человек, то ты до меня не докричишься.

– Ну пап…

– Я к примеру. Или влюбишься в девушку, а она не ответит тебе взаимностью. Но ты так сильно любишь и знаешь, что все зависит в этом мире от тебя, и ты начинаешь действовать, и добиваться, и думать, что надо только еще чуть-чуть сильнее поднажать, стать лучше, таким, как ей хочется тебя видеть… Но не получится, сынок. На пути к цели нельзя наступать не только на других, но и на самого себя. Поэтому если ты чувствуешь, что внутренне согласен с тем, что опубликовали про меня в Сети, то не бойся сказать мне об этом.

– Я уже сказал, что не верю в эту чушь.

Георгий промолчал. Вдруг подумал про Нинку и удивился легкости, с которой ей поверил. Самонадеянный дурак, решил, что двадцать лет службы в полиции одарили его способностью распознавать ложь не хуже детектора. Опыт у него, сын ошибок трудных! А ведь Нинка шесть лет врала ему, переступала через себя и разыгрывала легкомысленную дурочку, которой приятно поразвлечься с интересным и опытным мужчиной за ипотеку в качестве бонуса. Ни разу не призналась, что любит его и хочет чего-то больше, а главное, он верил девчонке, как себе самому. А теперь бог его знает, кто она такая, он ведь, по сути, был знаком не с ней, а с плодом своего воображения, под который девушка усердно подстраивалась. Так что верить ей, мягко говоря, наивно.

– Я думаю, это тетя Люся написала, – вдруг сказал Алешка.

– Что? Почему?

– Ну ты ж ее уволил.

– Я имею в виду, почему ты так думаешь?

– Она мне несколько раз звонила и просила, чтобы я уговорил тебя взять ее обратно.

– А ты? – похолодел Георгий.

– Я сказал, что не могу. Ты зарабатываешь, ты и решаешь. Ну и полилось… В общем, я такой же, как и вся наша семейка, мы все говно и хлебнем говна.

– А, ясно… – Георгий расслабился. – Слушай, а тебе реально не было жалко, что я ее уволил? Не хотелось заступиться? Ты же ее с детства знал.