что не стала бы. Все равно, что у нас встретить гостя в заношенной домашней футболке.

Но поразило меня, конечно, не это, а ее глаза, чуть затуманенные, как будто смотрящие сквозь меня. Впрочем, быть может, виной тому была обычная близорукость? А еще на лбу незнакомки была ветвящаяся, вычурная метка — знак одной из нас.

— Ты, все-таки, существуешь, — произнес я первое, что пришло в голову. Она улыбнулась.

— Разумеется, — ответила она. — А ты думал, это что, галлюцинации?

Я помотал головой. Нет, так я никогда не думал. Скорее уж я считал ее ангелом-хранителем.

— Но кто ты? — спросил я.

— Какой сложный философский вопрос, — рассмеялась она. — Ну, меня зовут Кира, если ты об этом.

— Ты живешь здесь, в замке?

— К сожалению, — вздохнула она, уселась на валяющуюся прямо на полу богато расшитую подушку, подобрав под себя ноги, и кивнула мне на другую такую же. — И рада бы пожить где-то еще, но маркграф меня ни за что не отпустит. Привык, видишь ли, к моим советам. А мне и разговаривать-то ни с кем нельзя, кроме него, охраны и пары слуг. Так что ты прямо сейчас совершаешь государственное преступление. Не вздумай кому рассказать.

— Погоди, — меня вдруг осенила догадка. — Ты и есть тот самый провидец, которого слушается маркграф!

— Ага, он самый, — улыбнулась Кира. — А ты, небось, думал, что это грязный старик с седой бородой и в круглой шляпе?

— Но как так вышло? Ты же из нашего мира, да? Меченая?

— Как видишь, — она кивнула. — А как так вышло… знаешь, это довольно долгая и не очень приятная история, а у нас мало времени. Если вкратце: у меня прокачана интуиция. В ущерб всем прочим характеристикам. В реалиях того мира, где мы все оказались, это означает, что я могу видеть будущее. Иногда. Если повезет. И могу говорить с некоторыми людьми на расстоянии. Тоже если повезет. Вот с тобой, например.

— Ну, хорошо, — я кивнул. На протяжении всего разговора я не мог оторвать от нее взгляд, и не мог, в то же время отделаться от ощущения нереальности происходящего. Казалось, она в любой момент может исчезнуть, раствориться в воздухе. — Ну, хорошо, а для чего ты позвала меня сейчас?

— Ты хочешь отсюда выбраться? — спросила она.

Я секунду подумал.

— Отсюда, в смысле, из игры?

— Нет, блин, из спальни моей! — она раздраженно поморщилась. — Разумеется, из игры, из этого мира, из где мы там оказались!

— То есть, ты знаешь, где мы оказались, что это за мир? — мое сердце забилось часто. Неужели, нашелся, наконец, человек, который сможет мне все объяснить?

Кира вздохнула и уставилась на меня, как учитель на двоечника.

— Нет, пойми ты, я ничего такого не «знаю». Не больше твоего, во всяком случае. Я скорее «вижу» или «чувствую». Это другое. Это словно ты ходишь по незнакомому дому с завязанными глазами: ты не знаешь, где в нем кухня, но можешь, к примеру, почувствовать запах.

— И что же ты чувствуешь?

— Что отсюда есть выход. Что есть человек, который его нашел.

— Кто-то из наших? Нашел, все-таки?

Кира помотала головой, отчего очень мило взметнулись ее рыжие кудри.

— Как ни странно, нет, — ответила она. — Это был местный человек. Ты слышал когда-нибудь о брате Луциане?

— Что-то слышал… это какой-то местный святой?

— Не совсем, — поправила Кира. — Святым его почитают только некоторые. Но человек это был весьма необычный. А главное: очень сильный маг. Его очень интересовало Чернолесье, он оставил записки о нем. Лет двадцать назад он отправился в лес — есть сведения, что он хотел найти какую-то заброшенную башню, и, поселившись там, изучать лес и нежить. С тех пор его никто не видел.

— Ну, так, может, его там просто грызни сожрали или квакены? — спросил я. — В Чернолесье с этим, знаешь ли, запросто.

Кира покачала головой.

— Не такой это был человек, чтобы его просто так кто-то сожрал, — уверенно ответила она. — И я чувствую, что он жив. А если он жив, то, скорее всего, все еще там, в лесу.

— Допустим, он все еще там, — ответил я, стараясь поудобнее устроиться на подушке, которая своей мягкостью вдруг напомнила мне кресло в кабинете Грановского. Меня начинала немного раздражать уверенность Киры, происходящая неведомо откуда. — Допустим, он все еще там живет: обросший и одичавший, за двадцать-то лет. Какой нам с него прок?

— Это был человек невероятного ума и целеустремленности, — ответила Кира. — Ты просто не можешь себе представить… понимаешь, я… мои способности позволяют мысленно потянуться к человеку даже сквозь пространство, и когда я тянусь к нему… я чувствую себя, словно бабочка, подлетевшая… нет, не к свече, а к огромному костру. Это не объяснить — это надо ощутить самому, чтобы понять. Для такого человека нет ничего невозможного.

— Ладно, — кивнул я. Слова Киры и ее лицо, то и дело приобретающее отрешенное выражение сомнамбулы, пугали меня. Серьезно, кто она такая? Она действительно видит будущее, или просто морочит всем здесь голову? Невольно вспомнился маркграф, с которым мне довелось беседовать час назад: такого, пожалуй, заморочишь. Такой человек любого обманщика съест и не подавится, а вот Киру держит при себе и явно очень ей дорожит.

Я оглядел комнату, в которой оказался. По сравнению со спартанским убранством замка, она производила роскошное впечатление: гобелены с пасторальными рисунками, шелковые подушки, расшитые серебром, пурпурные драпировки. И все это — на вершине башни, куда ведет всего одна лестница из тщательно охраняемых глубин замка. Клетка. Золотая клетка, в которой держат редкую птицу, способную видеть будущее.

— Хорошо, — я снова кивнул. — Ты предлагаешь мне найти этого Луциана… чтобы что? Чтобы он дал нам серебряные башмачки и отправил обратно в Канзас?

— Я… не знаю, — Кира поморщилась и потерла бледными тонкими пальцами лоб, на котором, казалось, сильнее проступили веснушки. — Но я вижу его силу… Он должен что-то знать о Чернолесье, что-то очень важное. Откуда оно взялось? Почему мы попадаем туда? Откуда там берется нежить? Если этого не знает он, то не знает никто.

Я снова взглянул на нее, и мы молча смотрели друг на друга, не отрываясь. Ее огромные зеленые глаза излучали мольбу и муку.

— Пойми, я бы сама отправилась туда, хоть пешком, хоть на верную смерть — но я не могу, — продолжила она свистящим шепотом, то и дело затравленно оглядываясь, словно ища, куда меня спрятать, если в комнату войдут посторонние. — Меня здесь заперли. Мой дар, с помощью которого иногда удается связаться с другими людьми — это моя единственная связь с внешним миром. Но