Я дернулся, собираясь подняться с кровати — обладатель знакомого шепота испуганно вскрикнул, выронил свое идиотское орудие и отпрянул к шифоньеру. Лунный блик сверкнул на гладкой залысине, и я сразу узнал архивариуса.

— Дереванш, какого хрена вы меня так будите? — осведомился я, щелкнув зажигалкой у фитиля.

Светильник озарил комнату медными отблесками.

— Элсирика попросила вас разбудить, — пояснил кенесиец.

— Я понимаю, что она попросила меня разбудить. Почему вы меня пытались разбудить с помощью палки? Я что, похож на гардину, верх которой трудно достать?

— Извините, господин Блатомир, но я боялся, что вы снова начнете спросонья бить меня посохом.

— А-а, правильно боитесь. Вообще, мой храбрый друг, зарубите себе на носу: сплю я очень чутко. Чтобы меня разбудить, достаточно просто постучать в дверь и вежливо сказать: «Господин Блатомир, кукареку!». Ладно, идемте, — я застегнул пару пуговиц рубашки, взял посох и направился следом за Дереваншем.

— У меня есть важные новости, — вполголоса сообщил кенесиец, когда мы спускались по лестнице. — Только о них потом, в присутствии госпожи Элсирики.

Он вывел меня из дома и направился по дорожке вглубь расчудесного анькиного сада. Хозяйка нас ждала в беседке, освещенной цветными фонариками. Готов поклясться, что такие фонарики из тонкого шелка, натянутого на деревянный каркас, не были известны ни в Кенесии, ни в каком другом уголке Гильды. Конечно, буйное воображение Рябининой позаимствовало их где-то в китайских традициях, и перекроило на свой манер: фонарики были расписаны не драконами, журавлями и всякими бамбуками, а полумультяшными девицами в экзотических нарядах и угодливыми кавалерами. Госпожа выдумщица восседала на подушечках за низеньким столом и со снисходительной улыбкой королевы наблюдала за нашим приближением. На ней было роскошное голубое платье с безумным вырезом на груди, украшенное маленькими капельками бирюзы и серебра. Лицо Элсирики так же украшал тонкий, конечно, дорогой макияж: едва заметные румяны на щеках персикового оттенка, бледно-голубые тени на веках, подведенные брови и ресницы. Выглядела она столь привлекательно, что образы графини Силоры Маниоль, маркизы Энлиаль Оранс и всех остальных красавиц двух миров начали тускнеть в моей памяти.

— О, милейшая госпожа, — произнес я, усаживаясь напротив. — Мои реверансы. Позвольте спросить, для кого вы так облачились: для Дереванша или лично для меня?

— Дурак вы, господин Булатов, — фыркнула Рябинина и потянулась за кувшинчиком вина. — Налейте лучше этого всем по глоточку, — она вручила кувшин мне, а сама сняла крышку с блюда, занимавшего середину стола.

От горячего мяса, пропитанного красным соусом, пошел такой бессердечный аромат, что я невольно облизнулся и почувствовал, как сжался мой пустой желудок. Анька навалила мне полтарелки дымящих кусочков свинины, и начала подкладывать салат, в котором кроме ломтиков помидоров присутствовало много зелени и еще какой-то желтой массы.

— Сама готовила, — произнесла писательница, наклоняясь ко мне. — Только попробуй, не оцени.

Эта фразочка: «сама готовила» — меня очень насторожила. Ведь не зря говорят: талантливый человек — талантлив во всем. Что, вероятно, имеет и обратную силу. Мигом вспомнилась «Красная Юбочка». Прежде ем приступить к трапезе, я решил сначала понаблюдать за Дереваншем. Тот молча и торопливо уплетал кушанье. Вроде его не корежило. Лишь тогда я отведал несколько ложек сам. Зашло неплохо. И я начал запихивать в рот ложку за ложкой. Мясо под пряным соусом, да и салат, оказались великолепны. Следует честно признать, готовила Рябинина гораздо лучше, чем писала. Этак раз в сто пятьдесят лучше. Еда была настолько вкусной, что если бы Судьба сейчас мне поднесла к виску огромный заряженный револьвер и прошептала: «милый, пришло время… женись хоть на ком-нибудь, а то щас выстрелю», то я бы, пожалуй, рискнул жениться на Рябининой. Но слава богам, рядом не было Судьбы с револьвером, и я мог без всяких последствий наслаждаться вкусом блюд от Элсирики, ее милым личиком, блеском ее прозрачных глаз, и возмутительным декольте, в которое так и хотелось погрузить руку.

После того как мы насытились и выпили по три чашечки вина, Рябинина сказала:

— Не сочтите за не гостеприимство, но нам следует выехать отсюда пораньше. Я уже собрала вещи и все необходимое в дорогу и попросила садовника найти экипаж к раннему утру.

— Да, да, — кивнул архивариус, отодвигая тарелку. — В вашем чудесном доме очень уютно, госпожа Элсирика, но мы не можем задерживаться здесь. Я предпочел бы уехать даже этой ночью. Нам следует помнить: Клочок Мертаруса у братства Селлы, и они могут опередить нас в поисках. И есть еще виконт Марг… — промокнув губы салфеткой, напомнил он. — Не знаю, успел ли он на собственную свадьбу, но он уже наверняка в городе. Я даже опасаюсь, что эта ночь может оказаться беспокойной для нас. Ведь в Фолене не так трудно разыскать дом великой кенесийской писательницы. Так?

— Вы думаете, Аракосу взбредет прийти сюда среди ночи и требовать свой сундучок или возмещения ущерба за испортившуюся карету? — весело спросил я.

— После того, что случилось, он может прийти сюда не один, а с людьми из братства, — заметил архивариус. — Я очень опасаюсь, что это случиться. И… И…

— Говорите, Дереванш, — поторопил я кенесийца, застрявшего на звуке «и…».

— У меня есть кое-какие новости, — полушепотом сообщил Дереванш, как будто нас мог кто-то подслушивать. Он наклонился еще ниже к столу и, глядя жалобными глазками, признался: — Я не выдержал, пока вы спали, и открыл краденый сундучок. Книги в нем, конечно, очень редкие и непомерно дорогие. Даже в королевской библиотеке таких немного. Только «Демоны Варивии» чего стоят! И там еще четыре подобных фолианта.

— Это и есть ваша новость? — рассмеялся я.

— Нет. Еще в сундучке были кое-какие вещицы. Три статуэтки, медная чаша, железная цепь — не знаю в чем их ценность, но не спроста они лежали там. И…

— И… И… Чертов Дереванш, прекратите «икать»! — возмутился я, разливая вино по кружечкам.

— Там была картина, небольшая, но очень старая. И это вот, — кенесиец вытащил из-под края сюртука серебряный цилиндр и с грохотом поставил его на стол.

— Что это? — я взял серебряную вещицу, разглядывая орнамент по ее поверхности и различной формы выступы на нижнем конце.

— Боюсь, что первая часть ключа, — прошептал Дереванш. — Того ключа, о котором упомянуто в тексте Мертаруса. «Но без целого ключа они — смерть. Есть часть его в герцога мертвой руке, ослепленного правдой земной», — напомнил он последние строки утерянного пергамента.

— И чего же вы боитесь? Если это действительно часть ключа, то радоваться надо, — я пересел ближе к Рябининой, которая тоже заинтересовалась серебряным предметом.

— А вы не понимаете, чего я боюсь? Если это — ключ, то