Клуфтингер раздвинул шторки и выглянул из окна. Небо уже потемнело и нависало свинцово-лиловым пологом, по кронам вековых деревьев, шелестя листвой, пробегали первые порывы ветра. Скоро разразится гроза.

— Посмотри в шкафу, а я займусь комодом.

Клуфтингер взялся за верхний ящик. Тот заедал, и пришлось тянуть за обе латунные ручки, выравнивая ход. В ящике были любовно и бережно разложены толстые шерстяные носки ручной вязки. Он оценил их количество: не меньше двух дюжин — такого ему еще не приходилось видеть. Следующий ящик заполняли аккуратно сложенные цветастые рубахи и разномастные галстуки. Третий занимало белое нижнее белье в мелкий рубчик. При взгляде на такое «приданое» Клуфтингер уже не задавался вопросом, почему молодой Лутценберг хранил его в старом доме. Пришел черед последнему ящику.

Он представлял собой склад всякой всячины. По словам жены, в каждом хозяйстве есть такой уголок для мелкого хлама, который, может, никогда не пригодится, а выкинуть жалко: монетки разного достоинства вперемешку с канцелярскими скрепками, затвердевшими ластиками, шариковыми ручками, катушками скотча, вплоть до заржавевших ключей неизвестно от чего и использованных почтовых конвертов. Этот ящик выдвигаться никак не хотел, что-то его стопорило. Клуфтингер опустился на колени, опираясь на руку, поскольку травма, полученная на кладбище, все еще давала о себе знать. Теперь глаза оказались на уровне ящика, и стало возможным заглянуть внутрь. Там было темно, но в самой глубине просматривались контуры какого-то предмета, мешавшего движению. Он до плеча засунул руку и нащупал картонку, обтянутую круглой резинкой. Зацепившись за нее пальцем, он извлек ее на свет божий.

— Что-то откопал? — заинтересовался Штробль, с любопытством наблюдавший за невероятными гимнастическими упражнениями шефа.

— Пока не знаю, — ответил тот, разглядывая коробку из черного картона. Он снял резинку и открыл крышку. — Полагаю, да.

Оба склонились над находкой. Какое-то время тишину нарушало лишь их дыхание. Вдруг страшный грохот потряс все вокруг, даже стены дрогнули. Понадобилось время, чтобы испуганные полицейские поняли — это был мощный раскат грома.

— Видно, куда-то ударила молния, — переводя дух, предположил Штробль.

Клуфтингер кивнул и снова сосредоточился на содержимом коробки. Она оказалась битком набита бумагами, отчасти рукописными, но присутствовали и газетные вырезки. Сверху лежала фотография. Роберт Лутценберг и Вахтер. Вахтера комиссар узнал по такому же снимку из пропавшего альбома. Иначе идентифицировать его личность он бы не смог, поскольку лица у фигуры не было. Его остервенело выцарапали.

— Боже милостивый! — прошептал Штробль одними губами, беря снимок в руки.

— Можешь спокойно кричать во весь голос, — бросил Клуфтингер через плечо.

Дрожащими руками он вынул из коробки стопку бумаг. Многие из газетных вырезок оказались ему знакомы по архивной подборке, которую он изучал день назад. Некоторые из них были снабжены пометками от руки. На полях одного интервью Вахтера то и дело летящим росчерком появлялось «ложь!!!», отдельные фрагменты перечеркнуты крест-накрест, другие — дополнены убористым почерком в конце абзаца.

— У меня такое впечатление, что мотив кроется в этой коробке, — задумчиво протянул Штробль.

Клуфтингер был того же мнения. Он сложил бумаги обратно, накрыл крышкой и взял коробку под мышку.

— Ты все осмотрел? Если больше ничего интересного нет, идем. Я хочу все это как можно быстрее просмотреть.

Штробль кивнул, и они направились к лестнице. Клуфтингер уже приступил к церемонии прощания с гостеприимной хозяйкой, как зазвонил телефон. Она неторопливо побрела к аппарату. Комиссару уже не терпелось продолжить работу, и, не желая терять понапрасну время, он попытался поймать взгляд Лины Лутценберг и просто махнуть рукой на прощание. Он уже был готов осуществить свои намерения, когда до него дошло, что он слышит.

— Андреас? Вай, куда ты запропастился, малыш? Совсем забыл. Навестил бы…

Секунду Клуфтингер стоял как громом пораженный, потом в два шага подскочил к телефону и выхватил у старушки трубку.

— Алло? Господин Лутценберг?

Тишина.

— Господин Лутценберг! Это комиссар Клуфтингер, криминальная полиция Кемптена. Вы на проводе?

Тишина. Комиссар уже набрал воздуху в легкие, готовясь обрушиться на «собеседника», как вдруг тот тихо ответил:

— Да.

— Господин Лутценберг, Бога ради, где вы находитесь?

— Я… я не могу вам этого сказать, господин…

— Клуфтингер! — рявкнул комиссар, но одумался и понизил тон. — Господин Лутценберг, послушайте меня, вы только усугубляете свое положение. Нам надо поговорить. Скажите, где вы, и я обещаю…

— Вы ничего не можете мне обещать, — перебил его Андреас. — Если я к вам приду, меня найдут и другие. Неужели не понятно? Нет, это совершенно невозможно! — Последние слова он выкрикнул с такой силой, что задрожала мембрана в трубке.

— Какие другие? Скрываться нет смысла. Вы должны… — он хотел сказать «прийти с повинной», но смягчил формулировку: — прийти как можно скорее. Мы все знаем. У меня в руках ваши документы.

— Ничего вы не знаете, — послышалась горькая жалоба. — Если бы вы, как говорите, все знали… — Пронзительный рев сирены поглотил конец фразы. Лутценберг понял это и, надеясь перекричать ее вой, заорал в трубку: — Если бы вы все знали, то пришли бы не туда, где сейчас находитесь! Не все так, как кажется на первый взгляд!

Щелчок и короткие гудки.

— Повесил трубку. Просто взял и повесил трубку! — вознегодовал комиссар.

— Что он сказал? — взволнованно спросил Штробль.

— Что мы не все знаем. Что мы не там ищем. Такое ощущение, будто он напуган до беспамятства.

Клуфтингер отчаянно тряхнул головой. Буквально недавно все казалось таким ясным, а теперь они снова блуждают во мраке.

Андреас Лутценберг повесил трубку. Он тяжело дышал. Его бил озноб. Он никак не ожидал, что полиция доберется до него в Вайлере. На лбу выступили крупные капли пота. Он провел ладонью по лбу. Домой нельзя, к бабушке нельзя. Ни в Мемминген, ни в Вайлер. Они уже там. Что делать? Они не должны его найти. Если найдут… Нет, лучше не думать о том, что может случиться. Но куда податься? Стоп. Есть один вариант. Хижина. Там он пересидит. Там спокойно все обдумает. Да, нужен покой. Следующий шаг решит все, и делать его надо обдуманно. В теперешнем состоянии он скорее напортачит. Покой, немного покоя, и все разрешится. Этот кошмар кончится. Он стряхнул оцепенение, открыл скрипучую дверь телефонной будки и вышел на улицу. Тяжелые крупные капли шлепались на сухой асфальт. Он глубоко вздохнул — запах освежающего летнего дождичка всегда умиротворял, — запрокинул голову и подставил лицо дождю.

— Он сказал вам, где находится? — Клуфтингер повернулся к Лине Лутценберг.