— Я расскажу тебе правду, доченька, — немного помедлив, сказала Джемма. — Но не сейчас, попозже. Я понимаю, тебе больно это слышать, но в моей жизни немало темных страниц. Я совершала поступки, которые меня совсем не красят. И мне нужно набраться смелости, чтобы тебе про них рассказать. Я сделаю это, обещаю.

— Ты меня пугаешь, мама! — В голосе Вероники зазвучали близкие слезы.

— Нет, ну что ты, никогда в жизни я не смогу тебя напугать! — улыбнулась Джемма. Глаза ее тоже были на мокром месте, но она улыбалась дочери так же ласково, как и всегда. — Ты просто взрослеешь, девочка моя. А взросление всегда происходит через боль. Уж поверь мне.

* * *

Уже во второй раз Юлька послушно рассказывала все, что знала. Олег велел ей начать с того самого момента, когда она увидела объявление о продаже дома в Сазонове, и она словно заново переживала события, которые произошли с ней за последние полтора месяца. Помимо Олега, который слушал ее очень внимательно, несмотря на повтор, за столом в ее комнате с удобством расположился Василий Васильевич.

Это Олег убедил ее в том, что отставной полицейский не может быть замешан в убийствах — ни в совершенном тридцать лет назад, ни в недавнем. А вот его опыт сыщика им вполне мог пригодиться.

Василий Васильевич слушал сосредоточенно, прикрыв глаза и периодически смешно выпячивая губы узкой трубочкой. Руки он сложил на своем круглом животе, переплетя пальцы и периодически крутя ими, словно продвигая какую-то застрявшую в голове мысль.

Юлька рассказала про тихие шаги на чердаке, которые так напугали ее в первую ночь.

— Это точно был не ты? — спросила она у Олега. Тот отрицательно покачал головой:

— Нет, я приехал только спустя два дня, когда смог добиться от твоей подруги, где именно ты прячешься.

— Значит, все-таки Верка, — мрачно заметила Юлька. — Увижу — убью.

— Сейчас важно не это. Ты точно слышала шаги?

— Да, Юленька, опишите, от чего именно вы проснулись, что слышали?

Юлька как могла подробно описала ту ночь, как бегала за Николаем Дмитриевичем и что именно тот сказал.

— Это понятно, идем дальше, — поторопил Василий Васильевич, когда она замолчала.

Дальше был рассказ про то, как Юлька нашла, прочитала, а потом потеряла дневник девочки Жени. Что-то в ее рассказе не нравилось отставному полицейскому, словно слова натирали мозоль в его мозгу. Он даже перестал сидеть, смежив веки, и теперь смотрел на Юльку остро и внимательно. Что именно в ее рассказе его так задевало, Юлька не понимала.

Впрочем, думать о чужих мозолях ей было особо некогда. Она продолжала рассказывать: о том, как поняла, что в соседнем доме кто-то прячется, но не знала, что это Олег; о том, как вычислила, что у Василия Васильевича кто-то гостит; о том, как нашла информацию о пропаже золота на прииске; о том, как догадалась, кто убил мальчика Митьку и что именно спрятали у нее в доме; о найденном трупе; о собственных расспросах; о показаниях (она так и сказала: «показания») Ольги Прокопьевны и Анны Петровны.

— Слушай, боевая у тебя женушка! — Василий Васильевич подмигнул Олегу. — Ей бы в полицию идти работать, хороший бы опер получился. Информацию собирает влет, анализом владеет…

— С синтезом у нее не очень, — прокомментировал Олег, вздохнув. — Факты собирает хорошо, а вот выводы делает в корне неверные. А так — да, молодец, конечно.

Юлька набрала в грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ, но Василий Васильевич протянул руку, ткнул ее пальцем в бок, и она с шумом выпустила воздух, как резиновая игрушка с дырочкой.

— Итак, дневник пропал, и это любопытно, — проговорил Василий Васильевич задумчиво. — Более того, это непонятно.

— По-моему, в этом деле все непонятно, — жалобно возразила Юлька.

— Да нет, не все… — Василий Васильевич пожевал губами и крепко растер свою красную от солнца лысину, обрамленную редкими пушистыми волосами. — Есть то, что очень даже понятно. К примеру, то, что тридцать лет деревня жила тихо и спокойно. Убийцы Митьки чувствовали себя в безопасности, хотя это мой косяк, не спорю. Ничего я тогда не заподозрил неладного, хотя и надо было. А вот этим летом отчего-то началось бурление дерьма. И Кириллыч задергался так сильно, что дом продал, и Петровича убили, и по дому твоему, красавица, кто-то лазил. А началось с чего?

— С чего? — так же жалобно спросила Юлька.

— Да с того, что пришлые тут появились. Чужаки. Новенькие. А это у нас кто?

— Кто?

— Ну знамо дело, ты, хотя к тебе у меня из-за Олега вопросов нету. Ты девка своя, у тебя дурного умысла нету, ты в это дело как кура в ощип попала. А кроме тебя? А кроме тебя — итальянки эти две, красоты небесной, которым нечего тут делать от слова «совсем». И парень этот подозрительный, который у Прокопьевны живет. Вот от кого-то из них все проблемы.

— Список-то небольшой, — спокойно заметил Олег.

— Да то-то и оно, — согласился Василий Васильевич, — с ним мы в два счета, одной левой, как говорится.

— Слушай, Василич, уж коли мы тут задачки решаем, как семечки лузгаем, так ответь мне вот на какой вопрос, — безмятежно вступил Олег. Так безмятежно, что Юлька, хорошо знающая своего мужа, напряглась. Василий Васильевич, впрочем, ничего не заподозрил, потому что знал майора Асмолова куда хуже.

— Ну, — добродушно сказал он, — какой-такой вопрос у тебя ко мне?

— Да простой, вот только покоя он мне не дает никак, — сокрушенно покачал головой Олег. — А ты, старый, в этом деле тридцатилетней давности что именно скрываешь?

Теперь воздух как будто выпустили из Василия Васильевича.

— О чем ты? — фальшивым голосом спросил он и откашлялся.

— Василич, я же все-таки опер. И, осмелюсь заметить, на хорошем счету. Ты сам меня учил. Что-то ты темнишь, причем не о последних событиях, а именно о тех, давних. Про убийство соседа этого вашего мутного ты действительно не в курсах. А вот о том, что тридцать лет назад в Сазонове приключилось, представление имеешь. Вот я и спрашиваю тебя, что именно ты знаешь, потому как это большое значение имеет и может пролить свет на разгадку совершенного убийства.

Василий Васильевич снова пожевал губами. Вид у него был мрачный, но отнюдь не напуганный.

— Ладно, — крякнул он. — В конце концов, ничего преступного я тогда не сделал. Так, поучаствовал в небольшой фальсификации, не больше. Вреда от этого никому не было, а хороших людей от маленьких неприятностей прикрыло.

— Так вы знали, что Митька не сам утонул, а его убили?! — выкрикнула Юлька. На старого милиционера она смотрела чуть ли не с отвращением.

— Да нет же, говорю я вам! То, что с мальцом что-то не так, я слыхом не слыхивал. Ну утонул парнишка, не хватило сил до берега доплыть. Так же бывает. Его Петр Никандрович нашел, нашей Анны Петровны отец. Они с Николаем Дмитриевичем рыбачили в тот вечер. К берегу причалили, стали в камышах лодку вытаскивать и на Митьку наткнулись. Николай Дмитриевич караулить остался, а Петр до меня побег, а уж потом к матери Митькиной, значит, чтобы оповестить. Я на берег сразу побежал и мальца осмотрел. Мертвый он был, но без следов насильственной смерти. Потом и вскрытие мы проводили, хоть мать и против была. Но я настоял. Утонул он. В легких — речная вода. Не мог я заподозрить убийство, хотя, наверное, и должен был. Нет, не про Митькину смерть я говорю.