— Смотри у меня, если что не так!

И вернулась в гостиную.

— Дорогой мой сосед, — с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния.

— Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге!

— Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им.

— Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень…

— Да вам давно бы надо продать поместье! — прервала его Мария Алексеевна. — Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге.

— Я берегу его не для Владимира.

— Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии!

— С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира!

— Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, — княгиня насмешливо улыбнулась.

— С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! — барон стал выходить из себя.

— Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких».

Стало быть, поместье принадлежит мне.

— Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! — Корф нервничал все сильнее.

— Какая бумага? Что за бумага? — притворно удивилась Мария Алексеевна. — Да я ее и в глаза не видела!

— Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом!

Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу.

— Его имение… — криво усмехнулась Долгорукая. — Мое, старый дурак!..

* * *

Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке — ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф.

Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел.

— Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! — воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина — у нее был нюх на неприятности.

— Очень скоро этот бренди станет моим!

— Карл Модестович, вы никак пьяны?

— Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей.

— Ой ли?!

— Слышишь музыку? — Модестович приложил ладонь к уху, как будто прислушивался. — Польку играют, твою любимую.

— Все вы напутали, я мазурку люблю.

— Ну, значит, будешь танцевать мазурку. В роскошном белом платье. И с розой в волосах.

— И с бриллиантами на шее.

С бриллиантами, изумрудами и рубинами… Лучше, чем у Анны!

— Да забудь ты ее! Что ты все — Анна да Анна!

— Можно подумать, что вам все равно, — надула губки Полина. — Я, поди, не слепая, сама видела, как вы, Карл Модестович, на нее не раз заглядывались!

— Успокойся, душа моя, — управляющий решил приобнять Полину, чтобы успокоить. — Разве она тебе ровня?

Она ледышка и дура набитая! Жизнь, конечно, несправедлива, и ты заслуживаешь всего, что есть у Анны, и даже больше! Но ты не сомневайся — я куплю тебе сто новых платьев. И все будет по-другому. Ждать осталось недолго…

Дверь из кабинета распахнулась, и на пороге появился барон. Он шарил в воздухе руками, точно слепой, и все пытался что-то сказать, но комок в горле мешал ему, и поэтому наружу прорывались только тяжелые хрипы, как будто барон задыхался, — Что с вами, Иван Иванович? — участливо спросила Полина.

— По.., мо.., ги… — барон, не договорив, рухнул прямо на руки подбежавшего к нему управляющего.

Карл Модестович уложил барона на диванчик и наклонился пощупать пульс на руке.

— Никак, помер? — прошептала Полина.

— — Нет еще, дышит.

— Что делать-то будем?

— Значит, так… Ты здесь сиди, никого к нему не подпускай, пуще всех — Анну его разлюбезную. А я снаряжу сейчас кого за доктором — если помрет, доктор будет кстати.

— А если выживет?

— Тем более, чтобы потом на нас подозрение не пало, что, мол, сгубили старика.

— Как скажете; — кивнула Полина и села на стул у изголовья барона.

Управляющий быстро вышел из библиотеки и направился в кухню.

Обычно Никита там околачивался — лясы точил с кухаркой Варварой.

Будь на то его воля, Шуллер и Варвару давно бы извел — больно говорлива и своенравна была эта бабища, но готовила, стерва, замечательно, и потому приходилось терпеть ее выходки и нелестные замечания в свой адрес.

А Никита и в самом деле чаевничал у Варвары. Он пришел сказать, что ее гадание — Варвара баловалась иногда предсказаниями на кофейной гуще — сбылось. Обещано Никите было, что явится ему красавица с синими, как бездонное небо глазами, стройная, как молодая сосенка. Анна, подумал Никита. И Анна действительно явилась — зашла на кухню после неожиданной репетиции, когда барон велел ей вместо Полины войти в роль Джульетты, уставшая с дороги, но счастливая и с подарками. Анна привезла Варваре специй из восточного магазина, что на Невском. А для Никиты — томик стихов господина Тютчева, только что появившийся в книжных лавках.

— А теперь, милая моя, — пробасила Варвара, вдоволь наобнимав свою любимицу и на радостях, и в благодарность за подарки, — рассказывай про Петербург. Страсть, как люблю про балы слушать! Самой ни разу увидеть не довелось, одно лишь и знаю, что кухня да кухня!

— Зато угощение твое во сто крат вкуснее, — улыбнулась Анна.

— Хотя и врешь ты, доченька, а приятно. И давай не тяни, видишь, Никита глаз с тебя не спускает, только что в рот не заглядывает — так ему интересно! Да ты не смущайся, парень, я когда тебе плохое говорила?! То-то и оно. Ну, рассказывай, Аннушка! Дом-то большой?