— Нет. А что это дает? — равнодушно пожал плечами Тёма. — Все равно же нам в армию идти.

— Ну и сермяга ты! Ничего не понимаешь, — свысока глянул на него увалень. — Моя мать в военкомате работает и знает: студентов оборонных вузов брать больше не будут. До победы ведь рукой подать!

— Значит, ты здесь, чтобы закосить от армии? — догадался Тёма, с неприязнью посмотрев на товарища. — И остальные из десятых — тоже?

— А ты как думал? Стали бы они переходить, — с усмешкой подтвердил здоровяк. — Кому охота лезть под пули, когда война вот-вот кончится?

Тёму, конечно, возмутило такое откровенное проявление шкурничества, но у него хватило ума придержать язык и не начинать учебы на подготовительном отделении МАИ с перебранок со своими новыми товарищами.

* * *

Несмотря на почти ежедневные поездки в Москву, Тёма не бросил работу в госпитале. И не только из-за рабочей карточки, которая, конечно, тоже имела значение. Его попросил отец, поскольку у основного электрика открылись раны, а замены не было. Трудился по вечерам, очень уставал, но справлялся. Отдыхал лишь но выходным, урывками, и эти несколько часов проводил в партизанском спецдоме, так как успел пристраститься к бильярду.

Война в немецком тылу и базирование в лесах, постоянно подвергаясь смертельной опасности, видно, столь сильно физически и духовно изматывали организм, что короткие передышки партизанским «батькам» были просто необходимы. Привыкнув к единовластию, действуя без суда и следствия, они часто теряли контроль над собой и ответственность перед законом. Прилетев на отдых, много пили; были и такие, которые считали, что здесь им тоже все дозволено.

Приходя играть на бильярде, Тёма убеждался в этом не раз. Запомнился один случай. В спецдом заходили и раненые офицеры. Чаще других там бывал высокий рыжеволосый лейтенант, который всех постоянно обыгрывал. В тот раз, выиграв у Тёмы, он только начал новую партию с одним из партизан, как в холл спустился полупьяный командир крупного отряда с Украины. «Батька» был приземист, широк в плечах, а его бычья шея свидетельствовала о большой физической силе.

— Отдай кий, рыжий! — прохрипел он, бесцеремонно вырывая кий из рук местного чемпиона. — Поиграл и хватит!

— Зачем же так, нахрапом? — опешил лейтенант, не выпуская кий. — Доиграю и отдам. Что я — хуже вас?

— Ты с кем это вздумал равняться, щенок? — рассвирепел батька. — Брысь отсюда, пока цел! Ишь, повадился к нам ходить. Уж и отдохнуть спокойно нельзя.

Он снова рванул на себя кий, но не тут-то было. Оскорбленный его хамством, рыжий лейтенант решил не уступать. И произошло несчастье. Партизанский батька отпустил кий и одним ударом сбил его с ног. Все, кто там был, бросились на помощь раненому.

Вышел большой скандал. Оказалось, что они оба были представлены к званию Героя Советского Союза. Раненые, возмущенные зверской выходкой «батьки», написали коллективное письмо, требуя наказать виновного. И руководству госпиталя с прибывшим представителем партизанского командования еле удалось уговорить их забрать свое заявление, предъявив медицинское заключение о том, что «батька» психически нездоров.

Страсти быстро утихли, ибо широко развернувшееся тогда партизанское движение помогало успешному наступлению советских войск, нарушая коммуникации и снабжение обороняющихся частей вермахта, совершая отважные рейды по его тылам и нанося врагу ощутимые удары в спину. Все знали, в каких тяжелых условиях воюют партизаны, постоянно играя в прятки со смертью, и поэтому «сошедшему с тормозов» «батьке» оказали снисхождение.

* * *

Весна принесла облегчение и надежды на скорую победу. Не выдерживая натиска советской армии, немецкие войска поспешно отступали. Война переместилась за рубежи СССР, и началось освобождение Европы. Западные союзники срочно высадились в Италии, открыв давно обещанный второй фронт. Было похоже, что сделано это не столько из желания помочь наступающей Красной Армии, сколько из боязни, что теперь она сможет победить Гитлера без них.

Многие уже настолько твердо уверовали в победу над Гитлером, что стали проявлять заботу о будущей мирной жизни. Именно так можно было объяснить то, что начальник соседнего госпиталя Лев Самойлович Гордон получил на станции Зеленоградской земельный участок и строил там дачу.

— Вот, Сережа, люди уже заботятся о своем будущем, — сказала мать за обедом.

— Ты это о чем? — рассеянно спросил Сергей Ильич, не отрываясь от газеты.

— О том! Будто не знаешь, что твой приятель Лев Самойлович строит дачу в Зеленоградской, — с обидой напомнила ему Анна Михеевна. — Почему бы тебе тоже не сделать, как он? Нам ведь не меньше, чем ему, когда кончится война, понадобится дача. У него сын — уже школьник, а у тебя — маленькая внучка!

С начальником соседнего госпиталя Сергей Ильич был хорошо знаком, и они встречались семьями.

— А по-моему, Левушка рановато начал думать о своем благоустройстве. — Вот закончится война, тогда и займемся мирными заботами.

— Ну конечно! Кто тебе тогда даст дачный участок? — рассердилась жена. — Нельзя быть таким беспечным, Сережа! Ведь ты сейчас можешь получить?

— Запросто, Анечка! Стоит только попросить, — с самодовольной улыбкой подтвердил супруг, отложив газету, и серьезно добавил: — Но все равно дачу строить некому, даже если удастся достать материалы.

— Вот как! Кто же тогда строит дачу Гордону? — не без сарказма спросила Анна Михеевна. — Может, святой дух?

— Нет, вполне реальная рабочая сила: раненые бойцы, из выздоравливающих, — осуждающе посмотрел на нее Сергей Львович. — Но я на это не пойду!

— Это что же, запрещается? — не сдавалась Анна Михеевна. — За это могут наказать?

— Не думаю. Выздоравливающим рекомендуется трудотерапия, — объяснил муж. — Они и у меня работают по хозяйству.

— Тогда почему ты не можешь? Вот Гордон — не боится, а он не глупее тебя.

— Неужто не понимаешь? — рассердился Сергей Ильич. — Мне же предстоит в партию вступать, а какая-нибудь сволочь стукнет наверх, что использую труд раненых бойцов в личных целях. И вообще, как-то нехорошо это выглядит… хотя ничего здесь незаконного нет, если им платить за работу. Уверен, что Левушка так и делает.

Видя, что жена расстроена, он смягчился и решил «позолотить пилюлю».

— Ладно, Анечка! Не переживай, возьму дачный участок на станции Заветы Ильича. По правде сказать, районное начальство давно мне его предлагало, — и упрямо добавил: — Возьму, но строить до окончания войны ничего не буду. Только обнесу забором.

Анна Михеевна благодарно ему улыбнулась, полагая, что со временем сумеет развить свой успех. Однако надежды ее не оправдались. Сергея Ильича хватило только на то, чтобы юридически оформить получение земельного участка в пятнадцать соток рядом со станцией Заветы Ильича. Но он не поставил там даже забора, и в дальнейшем участок отдали кому-то другому.