– Спасибо, Пандора, – сказал Рафаэль.

Дама подумала, что в качестве заварки могли быть использованы те растения, какие Валко вырастил из семян, выловленных Азовым в Черном море. Похоже, что ученый был не из тех, кто склонен признавать чужой вклад в свое дело. Он пригласил их в дом, чтобы узнать о причинах, приведших всех троих в Смолян, но пока даже старику не удалось перейти к делу.

Валко молчал, завершив монолог. Вера, кашлянув, произнесла:

– Доктор Валко, есть один вопрос, разрешить который можете только вы.

– Я понимаю, – проговорил он, взяв в руку чашку и сделав глоток. – Чтобы задать его, вы проделали долгий путь и встретились со мною. Надеюсь, что смогу помочь.

– Вера обнаружила документы, имеющие отношение к зельям Ноя, – пояснил Азов.

Исследователь пребывал в совершеннейшем, похожем на транс спокойствии.

– Моя дочь, останься она в живых, охотно поговорила бы с вами на эту тему.

– Так, значит, Анджела интересовалась веществом? – спросила Вера.

Она поднялась с места, подошла к двери и посмотрела на сад. В небе над ним уже проступали первые признаки зари. Женщина достала из сумки Книгу Цветов и вернулась назад в комнату. Этот альбом сейчас казался ее личным, а не принадлежащим коллекции Романова или Распутина.

– Интересовалась? – Валко чуть улыбнулся. – Очень сильно. И интерес ее лежал отнюдь не в теоретической области. Глубокое изучение проблемы познакомило ее с тайнами ангельской формы жизни на нашей планете. И в конечном итоге дочери удалось узнать нечто такое, что поставило в опасность ее жизнь.

– Вы считаете, что причиной смерти Анджелы послужили открывшиеся ей знания? – спросил Азов.

– Весьма вероятно, – печально вымолвил исследователь. – Однако сперва она с радостью взялась разрабатывать новые пути, пусть и в высшей степени сомнительные. Дневник Распутина свалился в руки Анджеле, словно с неба.

– Надя говорила, что это подарок Владимира, – сказала Вера.

– Конечно, сначала она с подозрением отнеслась к дневнику – уж слишком легко он достался. Документ мог оказаться поддельным или сфабрикованным, чтобы одурачить ее. Однако впоследствии дочь поверила, что книжица подлинная, а Распутин является еще одним магом из длинной цепочки пытавшихся отыскать формулу, столь таинственным образом упомянутую в Книге Юбилеев. Ной, Николя Фламель, Ньютон, Джон Ди… И это далеко не все.

– И потому она решила, что перед ней открылись необычайные возможности, – проговорила Света.

– Быть может, более уместен другой вопрос. Почему Распутин пытался создать зелье, способное принести вред нефилимам – то есть семейству, которому он служил? – заметил Азов.

– Ага, вы попали в самую точку, угадали причину владевшего Анджелой скептицизма, – ответил Валко. – Впрочем, знакомство с фамильным древом царского рода скоро развеяло все ее сомнения.

– Вы имеете в виду Книгу Поколений, – произнесла Вера.

Ей всего лишь раз довелось познакомиться с принадлежащим Обществу экземпляром данного собрания генеалогий. На той самой конференции в Париже, где она впервые увидела сделанные Серафиной Валко впечатляющие фотографии мертвого хранителя, где познакомилась с Верленом. Генеалогии нефилимов, заключенные в стеклянный футляр в библиотеке академии, считались редким и драгоценным источником.

Допив чай, Валко поставил чашку на стол и сказал:

– Видите ли, гемофилия передалась Алексею Романову от его матери, царицы Александры. Истоки болезни, поразившей царский род, ведут свое начало к королеве Виктории. Она была одним из наиболее энергичных и успешных правителей-нефилимов в истории Англии. Ее муж, принц Альберт, на самом деле являлся отчасти голобимом, хотя этот семейный секрет весьма тщательно скрывался. Гемофилия передавалась через нефилистическую кровь. Поэтому данное заболевание относилось к числу тех, которые могло вылечить зелье Ноя.

– Но оно же могло и убить мальчика, – заметил Азов, вторя мыслям Веры.

– Вполне возможно, – согласился Валко. – Однако Распутин немногое терял в этой игре. Он обещал всего лишь облегчить кровотечения Алексея, но не полностью излечить его. Если б лекарство превратило царевича в человека, Распутин выполнил бы свое обещание; если бы ребенок погиб, вину можно было списать на гемофилию.

– Фаворита наверняка сослали бы или даже казнили, если б Алексей умер из-за его методов лечения, – заметила Вера.

– Не следует забывать о той власти, какой Распутин обладал над матерью Алексея, – напомнил Валко. – Считали, что он околдовал царицу. Ему приписывали всевозможные злые чары. Он якобы проводил во дворце черные мессы, напускал демонов на врагов Александры, совершал развратные ритуалы из арсенала секты хлыстов. Думаю, во всех обвинениях и впрямь присутствовала крупица истины. Однако, не создав лекарства, он потерял бы власть над императорским семейством.

Валко посмотрел в оставшуюся открытой дверь, словно утренняя звезда пробуждала в нем память прежних лет.

– Мне было девять лет, когда царевича расстреляли вместе со всею семьей. Невзирая на его нефилистическое происхождение, невзирая на всю свою неприязнь к императорской России, я ощущаю глубочайший ужас при мысли об этом преступлении, ужас от той муки, которую перенесли перед смертью все Романовы в холодном подвале. Ужас, в конечном счете, перед жестокостью человечества. Не знаю почему, но я чувствую странное родство с этим убитым ребенком. Когда тело его исчезло и пошли слухи о том, что мальчик остался в живых, я надеялся, что он спрятался в каком-то укромном месте, надеясь на возвращение.

Переглянувшись с Верой, Азов произнес:

– Как раз в прошлом месяце генетические исследования подтвердили обнаружение останков Алексея Романова. Царскую семью нашли в общей могиле под Екатеринбургом.

– Увы, революция уничтожила все следы возможного успеха Распутина в лечении наследника, – заметил Валко.

– Чего я не понимаю, – проговорил Азов, – так это почему Анджела занялась таким делом. Что могла формула дать лично ей?

– Не надо забывать, что именно царский фаворит попытался воспроизвести лечебное зелье Ноя, – проговорил Валко. – Возможно, дочь и пыталась сделать нечто подобное, однако суть ее работы заключалась совершенно в другом.

– То есть? – переспросила Вера.

– Она готовила свадьбу, – ответил Валко и, заметив удивление на лице женщины, добавил: – Алхимическую свадьбу. В ней используется символическая концепция химического союза: женский элемент соединяется с мужским в неразрывной вечной связи. Слияние несопоставимого порождает новый элемент, часто именуемый алхимическим ребенком.

Повернувшись к женщине, Валко снял ее руку с альбома Распутина и проговорил:

– Разрешите?

Прикосновение знаменитого ученого произвело сильное впечатление на Веру. Что-то заставило женщину вздрогнуть. Она посмотрела на себя, на помятую пропотевшую одежду – ту самую, в которой работала, когда Верлен и Бруно явились в Эрмитаж, – и попыталась представить, какой она выглядит в глазах такого человека, как Валко.