— Напрасно, — помотал головой Радченко. — Напрасно рассчитываете. Я уже рассказал все, что знал. Охота за Бобриком началась, как только он и Петька Гудков пришли с заявлением в ментовку. Если бы он этого не сделал, все сложилось по-другому. Гудков остался бы жив. Это была ошибка — переться в милицию, рассчитывать на объективное расследование и так далее. Если Бобрик явится к вам, он может повторить судьбу Гудкова. Это мое мнение.

— Значит, мы не сумеем договориться? — глаза Задорожного сузились в злом прищуре. — Ты отказываешься от сотрудничества? Что ж… Мы не менты, их методы работы для нас неприемлемы. Потому что они грубы и примитивны.

— Это радует, — усмехнулся Радченко.

— Тебе лично радоваться нечему. Ты кое-чего добился в жизни. Но можешь потерять абсолютно все. Положение в обществе, хорошую работу, деньги. Даем тебе на раздумье трое суток, умник сраный. А потом в твоей судьбе начнется черная полоса. Хорошо, если в тюрьму не сядешь. Впрочем, можно и это устроить. Очень легко. Все понял?

— Все, — кивнул Радченко.

— Если не поумнеешь, то совсем скоро станешь бедным и больным, — добавил Задорожный. — Когда дойдешь до точки и задумаешься о самоубийстве, позвони. Мы поможем тебе повеситься.

Задорожный накарябал на листочке номер мобильно телефона, вложил бумажку в ладонь Радченко.

— Все, проваливай отсюда. Придурок. Господи… Какой же ты придурок.

* * *

До репетиции еще час с хвостиком, но Лариса Демидова приехала в театр раньше времени, вошла не через служебный, а через главный вход. И в пустом полутемном фойе столкнулась с Василием Ивановичем Самсоновым, который на репетициях вечно путался под ногами, занимался мелким подхалимажем и, что-то чирикая в своем блокноте, многозначительно улыбался или хмурился. Всем известно, что Самсонов, человек бесконечно далекий от искусства, но он едва ли не лучший друг главного режиссера Поветкина, его доверенное лицо, что-то вроде приживалки при режиссере, хотя в штате числился всего лишь помощником осветителя.

Встав на дороге, Самсонов сладко улыбнулся.

— Рад приветствовать вас, — пропел он и, завладев рукой Ларисы, долго и нежно мял ее ладонь. — Прекрасно выглядите. Что же вы так рано?

— Хотела немного размяться перед репетицией, — пришлось остановиться и даже изобразить подобие улыбки. — И еще хотела…

Самсонов, не дослушав, ухватив Ларису под локоть, потащил ее за собой в дальний угол фойе, где висели картины, отобранные для экспозиции лично главным режиссером: авангардная живопись вперемежку с реалистичными пейзажами. Тут же стояла скульптура «Плодородие», при виде которой хотелось стыдливо отвезти взгляд в сторону: обнаженные женщина и мужчина слились в экстазном поцелуе. Мужчина не на шутку возбужден и настроен очень решительно, он хочет взять женщину с тыла. Запрокинув ее голову назад, прижался грудью к женской спине, руками ухватил за интересные места. Самсонов, чмокая языком, мог подолгу простаивать возле этого экспоната.

— Хотел с вами полялякать, — прошептал он, хотя в фойе не было ни души, если не считать старухи билетерши, которая пересчитывала программки, не проданные накануне. — Понимаете ли, Лариса, сейчас очень важный момент не только в жизни театра, но и вашей судьбе. Намечается грандиозная постановка «Серебряный век», то есть «Золотой век». Именно золотой. Как вы знаете, утвержден окончательный вариант либретто. Дело идет к развязке. Так вот, хочу сказать, только все строго между нами: наши артисточки, эти старые мымры, пускают в ход все связи, чтобы получить роли. Понимаете?

— Чего тут не понять? Это я знаю.

— Мне кажется, на главную роль могли претендовать вы. Давно слежу за вами, вижу, как вы растете. Ну, в творческом плане.

— Спасибо за комплимент, — Лариса отступила на шаг, потому что Самсонов жарко дышал ей в лицо. Изо рта пахло какой-то дрянью, будто полчаса назад он закусывал водку луком и несвежими кильками. — Простите, я спешу. Мне в гримерку обещал позвонить один человек…

— Оставьте ваших ухажеров на десерт, с амурными делами всегда усеется.

— Это вовсе не амурные дела.

— Какая разница, — Самсонов заговорил еще тише, зажал ее локоть в своей холодной клешне. — Дам вам совет, хотя чужие советы никто не любит слушать. Надо бороться за себя. Не пускать это дело на самотек. Иначе скатитесь до массовки. Надо немедленно что-то предпринять. Серьезно поговорить с Поветкиным. Сейчас самое время сделать свой ход. Сильный.

— И как я должна бороться? Какой именно сильный ход надо сделать?

— Ну, знаете ли, вы не девочка, — Самсонов улыбнулся. Сделав это сообщение, взял многозначительную паузу. — Тактику и стратегию борьбы должны определить сами. Но и я слово замолвлю.

— Спасибо, Василий Иванович, не надо, — Лариса выдернула руку. — А я не сильна в интригах и подковерной борьбе. Если я достойна роли, я ее, возможно, получу. Если нет…

— Великое заблуждение, что талант сам пробьет себе дорогу, — покачал головой Самсонов. — Прорастет, как трава сквозь асфальт. На Руси столько талантов… Счета им нет. А пробиваются единицы. Короче, вы сейчас поднимитесь к главному режиссеру. Кажется, он хочет вам что-то сказать.

— Он меня вызывает?

— Вот именно, — Самсонов улыбнулся, радуясь, что нашлось подходящее слово. — Вызывает. Ждет.

* * *

Лариса выбралась из темного угла фойе, где ее зажал Самсонов, опасаясь, что этот прилипчивый тип снова остановит ее каким-нибудь вопросом, заспешила к лестнице. Чувство неловкости, оставшееся после странного разговора с Самсоновым, после его прозрачный намеков и советов бороться за себя, сделав какой-то ход, тянуло душу. На третьем административном этаже она остановилась, вспоминая, в какой стороне кабинет главного режиссера. Лариса всего лишь три-четыре раза посещала Поветкина в его конуре, всякий раз находила повод не задерживаться там дольше пяти минут. Она прошла темным коридором, едва не натолкнувшись на огромный сейф, свернула направо и, оказавшись в пустой приемной, постучала в дверь.

Поветкин, сидевший за письменным столом, поднялся навстречу, и, позабыв развязные манеры, галантно усадил Ларису в кресло. И, заняв свое место, рассеяно спросил, пришла она по делу или просто поболтать о жизни и творчестве. Демидова лишь пожала плечами: «болтать»с главным режиссером ей не по чину. Этой привилегией попеременно пользовались две-три актрисы труппы. По слухам, разговоры о жизни и творчестве происходят на режиссерском диване и часто заканчиваются слезами и даже вызовом «скорой помощи».

— Кажется, это вы хотели меня видеть, — Лариса, положив сумочку на колени, стала терзать пальцами тонкий кожаный ремешок. — Самсонов попросил меня подняться.

— Ах, да, — Поветкин шлепнул себя ладонью по лбу. — Конечно, я запамятовал. Не голова, а решето. Знаете ли, зачитался Петраркой, и напрочь забыл обо всех земных делах.