Это здание и связанные с ним легенды дразнили мое любопытство. Я представлял себе его внутреннее устройство в виде переплетающихся ходов, как в муравейнике. Хотя оно стояло на земле, было совершенно неприступным с трех сторон — южной, западной и северной — из-за бездонного обрыва, по которому невозможно взобраться.

Говорили, что, когда двадцать лет назад здесь появилась императорская стража, набеги прекратились. Охрана положила конец вечным монашеским страхам и необходимости прятаться. С тех пор в здание входили, лишь когда умирал какой-нибудь монах: его вносили внутрь, чтобы похоронить. Мне втемяшилось в голову непременно попасть внутрь «замка», но за все время моего пребывания в монастыре никто не умер, так что ни проникнуть в здание, ни увидеть, как кто-то из братии входит в него, у меня не было никакого повода. По секрету и намеками мне дали понять, что настоятель в потайной комнате «замка» хранит гвозди, которыми в день распятия в Иерусалиме были прибиты кисти и ступни Иисуса Христа, и что эти гвозди будут светить по ночам, разгоняя мрак, если монахам вновь доведется прятаться внутри этой постройки.

Спустя несколько недель после моего прихода настоятель попросил меня часть дневных часов проводить во флигеле, располагавшемся в западной части монастырского двора. Он объяснил, что это строение специально отведено для лечения больных, которые будут приходить сюда из ближайших деревень. Он предложил мне также устроить там библиотеку, и я с радостью согласился. Деревенский столяр выстругал деревянные полки и по моему указанию расположил их вдоль западной стены, напротив окон, выходящих на монастырский двор. Помимо собственных книг, в моем ведении оказались книги, которые я извлек из монастырского хранилища. Это были по большей части Евангелия, псалтири и молитвенники. Я расставил книги на полках по тематике: вначале — медицина и лекарственные средства, затем — по истории и литературе, а рядом с ними — духовные. Столяр замечательно отреставрировал стол и несколько стульев, которые я поставил в центре комнаты. Так в моем распоряжении оказалась библиотека, о которой я давно мечтал. Мне очень нравилось, что она находится в отдалении от мрачного и навевающего тревогу «замка». В ожидании первых больных я проводил долгие дни, коротая время за чтением.

Однажды, выходя с настоятелем из большой церкви после обедни, я увидел круглолицего подростка лет пятнадцати, сидящего на камне на полпути между монастырскими постройками и отведенным мне флигелем. Настоятель поманил его, и тот, обрадованный, подбежал. Настоятель сказал, что мальчишка будет помогать мне в библиотеке и в больничных делах, пояснив, что хотел бы, чтобы этот юнец научился у меня чему-нибудь полезному. Я склонил голову в знак повиновения. Благословив нас, настоятель прибавил:

— Он хороший мальчик и будет тебе верным помощником. Зовут его Дьякон.

Услышав имя мальчишки, я улыбнулся, — Дьякон! Ни внешним видом, ни возрастом он никак не походил на служащего церкви. Быть может, его так назвали в надежде, что однажды он станет настоящим дьяконом? Я спросил у мальчика, жавшегося к стене хлева, откуда у него такое имя, и он ответил, что еще ребенком его так назвал настоятель. Мне это показалось странным, а поскольку мальчишка явно хотел открыть мне что-то еще, я присел на край разрушенной стены и стал слушать. Дьякон рассказал, что одним воскресным утром его, младенца, подкинутого к воротам большой церкви, подобрали монахи. От роду ему было всего два дня, и из-за крайнего истощения он не мог даже плакать. Настоятель предложил кому-нибудь из прихожанок взять малыша, но никто не решился, кроме одной бедной женщины, согласившейся дважды в день кормить его грудью. Это была жена сельского священника, в дом которого и пристроили младенца… Так решилась судьба этого ребенка, а настоятель нарек его Дьяконом!

— Мать отказалась от меня, так что я никогда ее даже не видел, — добавил мальчик.

Меня тронула простота, с которой он поведал свою историю, не выказав ни сожаления, ни стыда, как будто рассказывал о чем-то совершенно обыденном, о чем спокойно можно поделиться с первым встречным. Это был первый урок, усвоенный мной в этом монастыре: не стоит стыдиться ничего происходящего с нами, если мы в этом не виноваты. Это помогло мне выбросить из памяти детские воспоминания о матери и позабыть многое из того, что в прошлом сделал или не сделал я сам из страха или от недостатка решимости.

Дьякон стал моим помощником во всех делах. Со временем я обнаружил, что он и в самом деле хороший и чистый духом мальчик. Вместе с монахом по прозвищу Фарисей он усердно помогал мне заниматься расстановкой и уходом за книгами, так что вскоре это место с полным правом могло называться библиотекой.

Года через два после моего поселения здесь я начал ощущать, что этот монастырь и в самом деле — мой последний оплот. В ту пору мне было уже тридцать пять лет, но я чувствовал себя еще достаточно молодым и полным сил. Как правило, мой день начинался с полуночной молитвы, после которой вместе с остальными монахами я выстаивал службу. Когда все расходились по своим работам, я шел в библиотеку, где и оставался все время, покидая ее только на молитвы.

В начале монастырской жизни монахи настойчиво приглашали меня разделять с ними обеденную трапезу, но я отговаривался тем, что довольствуюсь одним-единственным завтраком в сутки. Аскетическая жизнь, которую я вел последнее время, научила меня обходиться малым количеством пищи. Настоятель тоже ест не более одного раза в день. Это светлый человек, приветливый и благоразумный, большую часть времени проводящий в молитвах и проповедовании. Спит он тоже немного. С приходящими в монастырь селянами беседует на простом и полном участия языке. Жители близлежащих селений уважают его и относятся к нему добросердечно.

Первым больным, обратившимся ко мне за помощью, оказался родственник и друг детства настоятеля, хотя и младше его на несколько лет. Еще будучи юношей, он вместе с отцом расчистил большой участок земли на равнине, простиравшейся к северу от монастыря, поселился там с семьей и всю жизнь занимался земледелием. Ему было уже за шестьдесят, и он выглядел совсем обессилевшим, жалуясь на постоянную тошноту и непрекращающиеся рвотные позывы, доведшие его до совершенного истощения. Проверив его пульс, показавшийся мне совсем слабым, и обследовав мочу, я понял, что у него несварение желудка, и назначил щадящий курс лечения. Я прописал подходящие для желудка и кишечника лекарства, запретив употреблять тяжелую пищу, но не стал особенно ограничивать его в привычных еде и питье. Когда его пищеварение улучшилось, я дал ему истолченные в порошок зерна горечавки, часто встречающейся в Египте, смешанные с другими полезными семенами, которые улучшают работу желудка, поглощая желудочный сок. В лечении я не стал в точности следовать неизменно соблюдаемому в наше время правилу, которое приписывают Галену: «Лечить больного надлежит лишь тем, что родит земля». Я не очень верю в истинность этого утверждения и нигде в книгах не нашел ему подтверждения. Недели через четыре мой больной совершенно выздоровел и полностью восстановился. Поправившись, он пришел в монастырь и принес много разных даров своей земли. Моя репутация среди монахов заметно укрепилась, и настоятель остался очень доволен тем, как сладилось дело.