Вчитайтесь в эти строки беспристрастно, и вы поймете, что имеете дело с очень точным, глубоким, объективным анализом ситуации. Что тут не правда? Тут все правда. Наши, конечно, могут возразить, что Россия – страна исключительно миролюбивая и ни каких агрессивных замыслов ни когда не вынашивала. Но не забывайте, что Наполеон говорил это всего через пару лет после того, как веселые казаки разгуливали по столице Франции, да все покрикивали на парижских трактирщиков: «Бистро… бистро…» Тогда Европа имела очень реальные основания сомневаться в миролюбии русских.

Заграничный поход русской арии 1813-1814годов вовсе не был вызван необходимостью «окончательного разгрома врага». Великая армия Наполеона сгинула в России целиком, из 570 тысяч домой вернулись лишь 30 тысяч. Даже преследование наполеоновской армии до границы и то не было вызвано военной необходимостью, армии уже не было, деморализованные толпы наполеоновских вояк и сами более всего желали покинуть Россию навсегда. Любая мысль о том, что «врага надо было добить, иначе он мог вернуться» – чистейший абсурд. Где, интересно, Наполеон еще раз мог взять полмиллиона солдат? Исходя из интересов России, мы вполне могли закончить войну в Варшаве. Идти до Парижа и погибать под Парижем с точки зрения завершения оборонительной войны не имело ни малейшего смысла. После Варшавы русская армия вела уже войну исключительно агрессивную, причем ни как не связанную с геополитическими, национальными интересами России. Русские интересы не простирались дальше Польши, дальше мы уже обслуживали британские интересы.

Принципиальная разница в позициях Александра и Кутузова была в том, что Кутузов думал исключительно об изгнании захватчиков, а царь о том, чтобы уничтожить Наполеона, в чем не было ни какого русского интереса.

Итак, благодаря Александру, Россия показала, что она не прочь повеселиться на просторах Европы даже и без большого для себя смысла. Наполеон что, не должен был это заметить? При этом в словах Наполеона нет ни капли ненависти к России или того "отвращения", о котором говорит Тютчев. Наполеон скорее восхищается Россией, в подтексте его анализа звучит: "Вот это страна!" А то, что он видит в этой потрясающей стране угрозу… Так ли уж это удивительно?

Наши ошибки в оценках часто проистекают из того, что мы не можем или не хотим посмотреть на ситуацию с "той" стороны. Но все же попытайтесь глянуть на Россию с берегов Сены, глазами парижанина. Вы увидите нечто огромное, непонятное, пугающее. Если вам не станет страшно, так это будет признаком крайнего легкомыслия.

Тогда же Наполеон говорил про Россию: "Судьба этой части света целиком зависит от компетенции и качеств одного единственного человека. Если появится храбрый, импульсивный и умный император России, одним словом "царь с бородой", то Европа станет его собственной вотчиной".

Вам не кажется, что в этом метком определении – "царь с бородой" – звучит восхищение? Наполеон уверен, что у сильного русского царя хватит возможностей превратить Европу в свою вотчину. А если возможности у него будут, так кто бы на его месте отказался?

Своими мыслями император неизбежно возвращался к русскому походу: "Не является ли Россия сказочным Антеем, победить которого можно было, только оторвав от земли? Но где же найти Геракла для такого подвига? Одна Франция могла бы подумать о совершении такого подвига, но следует признать, что наша попытка сделать это оказалась неудачной".

А вот это уже слова обиженного ребенка. Европа запихала его на голую скалу посреди океана, а ведь он, между прочим, ради блага всей Европы, предпринял попытку совершить подвиг, достойный Геракла. Какая же она неблагодарная, эта Европа. Император, в течение всей своей карьеры добивавшийся союза с Россией настойчиво и целеустремленно, говоривший, что война с Россией началась из-за пустяков, вдруг заявляет, что это он, оказывается, пытался своей грудью прикрыть всю европейскую цивилизацию.

Разумеется, при Наполеоне было предостаточно людей, считавших Россию врагом всего живого. Разумеется, эти люди пытались влиять на Наполеона. Но все действия императора французов последовательно доказывают, что мысли этих антирусских деятелей ни когда не были его мыслями. Он слушал этих людей, он мог иногда использовать их демагогию в своих целях, но он ни когда не был одним из них.

Итак, мы со всей неизбежностью приходим к выводу, что Наполеон ни когда не был врагом России, ни когда не желал ее тотального разгрома или порабощения и был совершенно чужд мысли перекроить Россию на западный манер.

***

Поручик Радожицкий в своих воспоминаниях писал: "Один нестроевой офицер, как человек грамотный, занимающийся чтением Священного Писания, более всех ужасался Наполеона. Он стал проповедовать нам, что этот антихрист собрал великие нечистые силы около Варшавы не для чего иного, как именно для того, чтобы разгромить матушку Россию, что при помощи Сатаны Вельзевула, невидимо ему содействовавшего, враг непременно полонит Москву, искоренит весь русский народ, а затем вскоре последует светопреставление и страшный суд. Мы смеялись над такими нелепостями, он называл нас безбожниками, не шутя был убежден в своем пророчестве, причем ссылался на девятую главу Апокалипсиса, где именно сказано про Наполеона. Когда командировали его по делам службы в Москву, он на пути всем и каждому предсказывал об антихристе Наполеоне".

Человек, о котором рассказывал поручик, типичный кликуша. Это человек вполне благонамеренный, но экзальтированный. Его эмоциональная перевозбужденность чужда истинному православию. Кликуша более всего на свете желает послужить Церкви, но он больше, чем кто-либо позорит Церковь и отвращает людей от православия.

Мне, как русскому патриоту и сыну Церкви бывает очень больно смотреть на то, как русские православные люди превращаются в кликуш. И, собственно, весь смысл того, о чем я пишу, постараться найти противоядие от кликушества.

Три судьбы. От Наполеона к православию

Хочу рассказать вам, как трое наполеоновских вояк, ни как не связанных друг с другом, благодаря участию в русском походе, пришли к православию. Рядовой, офицер и генерал. Их истории ровным счетом ни чего не доказывают. Но они поражают. Значит, все-таки было в этих храбрецах, верой и правдой служивших своему императору, нечто такое, за что Господь открыл им истину и привел к православию. Может быть, сама атмосфера наполеоновского воинства формировала в людях такие качества, благодаря которым они оказались чуткими к зову Истины? Наверное, это был бы слишком смелый вывод. Ведь это всего лишь три судьбы из полумиллиона вояк "великой армии". И хотя таких случаев наверняка было гораздо больше, но они в любом случае были единичны, а потому и ни чего не доказывают. Но нам будет полезно перестать воспринимать наполеоновскую армию,