как безликую однородную массу. Там ведь служили конкретные люди с реальными судьбами и порою очень хорошими душами. И Бог любил этих людей, и даровал им надежду на спасение.

Еще один момент достойный внимания: я нашел эти истории в трех различных православных книгах. Иногда мне кажется, что современные русские православные люди хотели бы испытывать симпатию к наполеоновским храбрецам, но не могут себе этого позволить. Как можно симпатизировать солдатам безбожной армии, которую возглавлял сам предтеча антихристов? Но едва нам доведется узнать, что кто-то из этих людей искренне потянулся к православию, как мы тут же охотно признаем в них романтических героев. У нас праздник. Мы с удовольствием рассказываем такие истории, они нас очень радуют. Представьте себе, что офицер СС принял православие. Узнав об этом, мы выразили бы формальное удовлетворение, но так чтобы душа запела от этого известия… Вряд ли. А если офицер наполеоновской гвардии? Чувства будут другие. Давайте же попытаемся осмыслить те чувства, которые мы при этом испытываем.

***

Сергей Марнов в своей книге "Три лепты" рассказывает такое семейное предание.

Жан-Филипп Приэр де ля Марн был простолюдином, бедняком. Иначе не пошел бы, имея 12 лет от роду, в 1793 году, в армию барабанщиком. За 20 лет он под пулями прошагал полмира. Воевал в Италии, Австрии, Пруссии, Испании, России. Во время русского похода был вольтижером "Молодой гвардии" Наполеона.

При отступлении из Москвы Жан-Филипп взял в плен русского офицера с важными бумагами, за что император лично вручил ему орден Почетного легиона. "Приэр с Марны? Помню. Дело при Асперне…" – обронил император. И присвоил своему гвардейцу чин унтер-офицера.

Под селом Красным русские кирасиры атаковали пехотное каре "Молодой гвардии". Приэр взял в плен одного кирасира, но получилось так, что французы тем временем отступили, и Жан-Филипп, оказавшись в глубоком русском тылу, понял, что теперь уже он в плену у юного корнета Мансурова. Корнет до отвала накормил изголодавшегося француза из обильных запасов, которые были в его седельных сумках, а потом предложил вместо лагеря военнопленных отправиться к нему в имение – в гости.

Так Жан-Филипп остался в России, превратившись в Ивана Филипповича Приэра, управляющего помещика Мансурова. Однажды он познакомился с молодой русской помещицей, вдовой офицера, которая спросила у него:

– Почему после заключения мира вы не вернулись во Францию? В России лучше?

– Нет, не лучше. Здесь людьми торгуют. Но… здесь Бог.

– А во Франции Его нет?

– Есть, конечно. Некоторые в Него верят, к мессе ходят. Но у нас Бог нужен лишь для того, чтобы построить хорошую жизнь здесь, на земле. Отсюда и вольнодумство: если не получается с Богом, можно попробовать и без Него. Не получается без Бога – опять станем к мессе ходить. Это… анализ. А Богу это не нравится.

– А разве в России люди не хотят хорошо жить?

– Хотят. Но главное для них – Царство Небесное. Спрашиваю мужика, почему он помогает брату- пьянице, детей его кормит, и слышу: "Хочу в Царство Небесное".

Во Франции такой поступок возможен, но невозможен такой ответ. Для русских Царство Небесное близко и реально, как губернский город. Француз, немец, англичанин по самой своей природе не способны так думать.

А война? Вы хоть поняли, что это было? Вы же не могли победить. Лучшие солдаты мира под командой лучшего полководца всех времен и народов пришли к вам в несметном количестве и погибли – все!

Император первый понял, Кто против него, поэтому и ушел из Москвы. А приказы? Взорвать Кремль… Зачем?! Мы прошли с ним полмира – ни где и ни когда он так не поступал. А я скажу зачем: он на Бога обиделся.

Приэр поехал к старцу, а тот ему и говорит: "Ко мне, убогому, Ванечка приехал, вот радость-то… Душа твоя, Ванечка, чистая, как родничок, не замути ее! Крови на тебе нет, и не думай, за ту кровь другие ответят… Вот за хвост ослиный каяться надо…"

Удивительно, не правда ли? Наполеоновский гвардеец 20 лет по всей Европе на полях сражений убивал людей, а старец сказал ему, что крови на нем нет. А мы кто такие, чтобы судить этих людей строже старца? Что же касается ослиного хвоста, Ванечка-Жан сразу понял, о чем сказал ему прозорливый старец. Он рассказал своей спутнице:

"В 1793 году безумие охватило нас всех. Приехал к нам в городок грозный комиссар Конвента проводить "дехристианизацию" – избавлять свободных граждан от религиозного дурмана. Про Церковь говорили, повторяя слова Вольтера: "Раздавить гадину". Меня комиссар выбрал за голос, я мальчишкой неплохо пел. Ослика нарядили в епископскую мантию, между ушей прикрепили ему митру, а к хвосту привязали Библию. Посадили меня на того ослика, велели петь, а в песне были такие слова: "Передушим всех попов их собственными кишками…"

У кого из нас, выросших в эпоху государственного богоборчества, нет на совести чего-нибудь подобного? Мы, конечно, каялись. Вот и он покаялся.

Жан-Филипп Приэр де ля Марн, унтер-офицер первого вольтитерского полка "Молодой гвардии" Наполеона выплатил свой долг России в самом буквальном смысле. Он сосчитал: в пределы России вторглись 420 тыс. солдат "Великой армии", материальный ущерб от вторжения составил 1 млрд. 58 млн. 300 тыс. рублей. Разделив одну цифру на другую, он определил размер личного долга и выплатил его в 1821 году. В год смерти Наполеона.

***

Василий Костерин в книге "Не опали меня, купина" рассказывает о судьбе наполеоновского офицера Марка-Матье Ронсара. Марк-Матье прошел Александрию, Каир, Вену, Берлин, Варшаву. Во время русского похода он находился в составе 20-тысячного авангарда Мюрата, который занял Кремль.

Он вспоминает о том, что православные храмы чаще превращали в стойла не французы, а поляки. При этом Наполеон приказал кавалеристам очистить храмы и вернуть их оставшемуся духовенству. Помнил он и историю с Кремлем: "Император приказал взорвать Кремль, а уцелевшие здания сжечь. Маршал Мортье выполнил приказ императора, но, к счастью, не совсем удачно из-за сильного дождя. Иначе это варварское и бесполезное с любой точки зрения деяние легло бы темным пятном на блестящую биографию императора французов. Все же взрыв в Кремле был такой силы, что император услышал его в Фоминском, а это более десяти лье от Москвы".

Запомнил Ронсар и некоторые особенности русской религиозности: "Началась не простая война, а священная. Их попы внушали народу, что Наполеон есть антихрист, а мы – легионы дьявола и духи ада, прикосновение к которым несет вечную погибель. Крестьяне даже не мыли, а выбрасывали посуду, из которой мы ели у них на отдыхе, опасаясь оскверниться".