— Сказали, все хорошо будет. Сердце у него прихватило немного, ничего, бывает. Полежит, отдохнет, подлечат его, и домой вернется, — успокаивал Илия, совершенно не собираясь посвящать ее в то, что едва успел довезти Петровича, и сейчас тот находился в реанимации в критическом состоянии — два инфаркта подряд совсем не шутка, хорошо хоть, инсульта не случилось.

— Небось обманываешь меня? — с подозрением спросила баб Маня.

— Баб Мань, ну как я могу? Ну что ты! Я ведь священник, мне лгать нельзя, — глянув на нее, улыбнулся мужчина. — Давай-ка ты пока приляг, хорошо? Давай я тебе спинку у сиденья откину немножко. Отдохнешь, поспишь, успокоишься, мы доедем потихоньку, и станешь ты деда своего с больницы ждать.

— А чтой-то это у тебя с головой-то? — протянув руку и касаясь его виска, нахмурилась старушка. — Ты ж поседел весь! Виски-то совсем белые стали… Ой, врешь ты мне, Илюша! Ну-ка сказывай, что с дедом моим? Ты ж просто так переживать не станешь! А спугался сильно, видать! Гляди-ка, аж поседел весь!

Илия снова попытался успокоить старушку, но та все не унималась. Пришлось заехать в аптеку, купить корвалол. В деревню ехали медленно, не спеша. Уставшая от нервной ночки баб Маня задремала.

Вернувшись, он проводил до дома свою спутницу, еще раз пообещал, что с Петровичем все будет хорошо, и, усадив ее в кресло, принялся перетаскивать ворох подушек обратно.

— Ты, баб Мань, корвалольчику выпей еще, да ложись отдыхай. А мне в часовню надо.

На том и распрощались.

Еще на подходе к часовне Илия заметил, что на лавочке у входа сидела Антонина. Увидев священника, она поднялась и довольно прытко для своих почтенных лет поковыляла ему навстречу.

— Как Петрович-то, батюшка? — с тревогой спросила она. — Жить-то будет?

— Обязательно будет! А вы чего тут сидите? — удивился Илия.

— Дак Манька еще когда к вам побежала, Руська лаять принялась, а я и проснулась. В окно-то глядеть стала, гляжу, а ваша машина-то рванула. Я и вышла поглядеть, чаво стряслося. Гляжу, а вы Петровича несете. Ну, думаю, небось в город, в больницу повезли деда-то, видать, вовсе ему плохо сделалось. Дак я и подумала: с городу-то вы скоренько не возвернетесь, ехать-то далече сильно. Знать, службы-то утренней небось не будет. Дак я всех и отправила, чтоб зазря не ждали. А опосля вас стала ждать — узнать, как там Петрович, жив ли? — тараторила Антонина, словно из пулемета чесала, внимательно поглядывая на батюшку. В конце концов не выдержала, и, взяв его за руки повыше локтей, чуть повернула в одну сторону, затем в другую, задумчиво прокомментировав:

— Седина у вас появилась… Вчерась еще не было, вчерась волосы-то темные были, а нынче всю голову будто снегом посыпало… А виски и вовсе белые совсем, — и, растерянно пожевав губами, с тревогой спросила: — Аль случилось чего? Неужто помер? — и, сама испугавшись своих слов, тут же перекрестилась.

— Да жив он, жив. Переволновался просто за него. А что, сильно поседел, что ли?

— Да, батюшка, порядком. Словно жизнь тебя тряхнула, да так знатно. Кабы не знала тебя, то и подумать не смогла бы, что так вот за одну ночь ты… — старушка сочувственно вздохнула.

— Вы домой идите, а вечерняя служба будет, — улыбнулся ей Илия.

Убедившись, что в часовне все нормально, он проверил, как идут дела у строителей. Там тоже пришлось отбиваться от окруживших его хмурых мужиков.

— Нет, ты, батюшка, говори давай, кто тебе нервы-то портит? — горячился Александр Николаевич. — То ты с фингалом появляешься, теперь вон и вовсе седой. Говори, кто, мы этого гада уму-разуму поучим!

Мужики согласно загудели, засучивая рукава.

— Ты не думай, мы с ним по-свойски разберемся, — прогудел Вованыч. — Боле тебя тревожить не станет. А то вздумал тоже — батюшке нашему нервы трепать!

Насилу Илия от них вырвался, снова списав все на переживания по поводу Петровича, мысленно поблагодарив баб Маню за такую шикарную подсказку. Ну не рассказывать же им, что к нему Любава явилась?

Проведав Зоську, мужчина понял, что у него еще есть пара часов, чтобы успеть вздремнуть перед службой. Спать хотелось невероятно. Предвкушая предстоящий отдых, Илия поспешил домой.

Войдя в дом, он замер столбом. На полу явственно виднелись подсохшие грязные следы босых детских ног. Разлитой воды видно не было, зато на трубе возле печи висела мокрая тряпка, с которой изредка срывались капли, образовав на полу мокрое пятно. Пустая бадья стояла на своем законном месте, ковшик лежал в ней. Окно было раскрыто, а лавка под ним блестела от влаги после прошедшего недавно дождя. На столе стояла кринка с молоком, вернее, его остатками, и тарелка из-под вчерашней картошки с мясом, а рядом лежали две конфеты.

Илия тяжело опустился на стоящую возле стола деревянную табуретку. Дрожащие ноги не держали. Мозг старательно искал рациональное объяснение происходящему. Залез в окно ребенок? Но в деревне нет ни одного ребенка! Просто нет! В голову приходило только одно объяснение — Любава. Но как?

Оставив загадки на потом, уже буквально валясь с ног от усталости, он добрел до своей кровати и свалился на нее снопом, тут же отключившись, чтобы через два часа подняться на вечернюю службу.

На следующий день, после очередной бессонной ночи, отслужив молебен за здравие, он, не тратя время на переодевания, снова помчался в больницу. Узнав, что Петрович в стабильном состоянии, но в реанимации, и к нему пока еще нельзя, Илия, докупив медикаментов и напомнив врачу, что завтра приедет сам, отправился в местное отделение ЗАГСа. Там выяснилось, что последним ребенком, родившимся в Ивантеевке, была та самая девочка-инвалид. Больше детей в Ивантеевке не рождалось.

Обратившись в паспортный стол, он получил тот же ответ — Ивантеевка не видела детей много лет. Там же он обнаружил, что население деревеньки по бумагам несколько больше — про умерших в последние пару лет стариков здесь не знали, и они до сих пор числились, как живущие. Пообещав привезти необходимые документы, Илия в глубокой задумчивости отправился домой.

Подъезжая к дому Петровича, он увидел стоящий возле калитки внедорожник, а чуть в стороне, на удобной лужайке расположилась большая машина, и вокруг нее толпятся рабочие и кое-кто из стариков. Присмотревшись, Илия удивился: автолавка приехала? К ним? Вот так чудо!

Припарковавшись за внедорожником, Илия выбрался из машины. Из дома тут же выскочила баб Маня, а следом за ней вышла Анна Протасова. Улыбнувшись, Илия пошел им навстречу.

— Ох, милок! Как дед-то? Видал ты его? А к нам Анечка приехала, и лавку вон привезла! Видал ты? — затараторила она, цепляясь за его руку и заглядывая ему в лицо снизу вверх, буквально тащила его в дом. — И гостинцев стока привезла! И всем гостинцы-то! А я ей говорю — дед-то наш в больнице, а она уж ехать хотела, тебя тока ждала… Как дед-то?