– Как, Дэйв не здесь? Мне казалось, в последнее время я встречаю его повсюду.

– Не здесь, – легко ответила Мариам. – Сьюзен, пойдем в сад, поможешь выбрать, какие цветы сажать.

Эта птичка воды не намутит – так вроде бы говорится?

– А если у них в самом деле роман, – отважилась Зиба спросить Сами в машине, – как ты к этому отнесешься? Не будешь ли ты чувствовать себя…

– Я буду прекрасно себя чувствовать, – ответил Сами.

– Потому что ведь тебе может показаться это странным, твоя мать с новым мужчиной.

– Я был бы только рад за нее. Она имеет полное право быть счастливой. Да и мой отец был не таким уж легким человеком.

– Вот как? – переспросила Зиба.

– Да, так. – Он притормозил перед перекрестком.

– Ты никогда не говорил мне.

– О, у него все время настроение менялось. То вверх, то вниз, – пояснил Сами. – Непредсказуемо. Ребенком я каждое утро всматривался в его лицо, чтобы понять, хороший нас ждет день или плохой.

– Твоя мать совсем иначе о нем отзывается!

– В хорошие дни он был дружелюбен, расспрашивал меня об уроках, готов был помочь с заданиями. В дурные дни он… словно бы провалился внутрь себя. Становился угрюмым, недовольным, матери приходилось все время заниматься им. «Мариам, где то? Мариам, где се?» Ему нужно было заваривать особый чай, покупать английское пищеварительное печенье. Требовательный. Очень требовательный человек. Мне всегда хотелось, чтобы мама научилась давать ему отпор.

– Неужто? – сказала Зиба. А про себя дивилась, как это Сами никогда прежде об этом не упоминал.

«Вот мужчины!» – сказала она себе. И с благодарностью подумала о том, как Сами отличается от отца. Не было на свете мужчины более последовательного, с более ровным характером и более приветливого, чем Сами, а уж как добросовестно он помогает ей по дому и с ребенком. Все женщины в ее семье только диву давались. Зиба придвинулась к мужу, насколько позволял ремень безопасности, и на миг прислонилась головой к его плечу.

– Тебе тоже с ним было нелегко, – сказала она.

Но он ответил:

– Да нет, не так уж было плохо. – И тут же: – В котором часу начинается фильм?

Мужчины.

В мае у Мариам на кухне появилось новое приспособление: электрический чайник с заварочным в паре, оба суперсовременные, из матовой стали, основание заварочного чайника точно совпадало по диаметру с отверстием большого. Не то что прежний, который приходилось выравнивать, затаив дыхание.

– О! Откуда такой? – спросила Зиба.

– Из магазина импортных товаров в Роквилле, – ответила Мариам.

– Вы ездили в Роквилл? Одна?

– Меня отвез отец Битси.

– А!

Зиба ждала продолжения. Мариам отмеривала заварку.

– Мне казалось, вы любите свой японский заварочный чайник «Тысяча лиц», – сказала наконец Зиба.

– Любила, – подтвердила Мариам. – Но и этот хорош. И к тому же… это подарок.

– А! – повторила Зиба.

Мариам повернулась спиной, так что Зиба не видела выражения ее лица.

Теперь эта тема сделалась главной при любой встрече Зибы с Битси. «Что происходит? – спрашивали они друг друга. – И зачем делать из этого секрет? Неужели Мариам и Дэйв не понимают, как рады будут их роману все до единого в обеих семьях?»

Женщины обменивались новыми уликами, которые успевали подметить: Мариам теперь не всегда имела время посидеть с девочкой; Дэйва застали за прослушиванием кассеты с иранской музыкой. Певицу звали Шуша.

– Шуша! – обрадовалась Зиба. – Это же любимая певица Мариам. И Мариам – единственный человек, кого я знаю, еще не сменивший кассеты на диски.

Зато автоответчиком она обзавелась. А ведь сколько лет Сами и Зиба уговаривали ее! Правда, поначалу она не могла толком разобраться с этим устройством и вместо ее голоса то и дело включалось стандартное приветствие. «Оставьте… пожалуйста… сообщение», – невыразительно произносил робот мужским голосом. И вдруг, таинственным образом, появилось новое обращение Мариам, хотя она и уверяла, что без помощи Сами не справится. Он приехал, чтобы настроить, а она сказала:

– О, кажется, все наладилось. Спасибо.

Можно подумать, новая запись появилась по волшебству сама собой, стоило Мариам отвернуться.

Разумеется, с автоответчиком разобрался Дэйв. Он, конечно же, и автоответчик купил – еще один подарок.

Прежде Мариам уверяла, что от этой штуковины только лишние хлопоты: «Что ты хочешь сказать, что не соизволишь позвонить второй раз, если не застанешь меня дома?» Типичное мариамство, типичное «ее величество», от чего Зиба прикрывала на миг глаза.

– О да, – сказала Битси. – Они встречаются, конечно.

– Но если так, почему бы это не признать? – спросила Зиба.

– Может быть, Мариам смущается. Она как-то сказала мне, что уже миновала эту пору, а теперь, наверное, ей неловко, оттого что она переменила свое мнение.

– Трудно себе представить, чтобы Мариам смущалась, – возразила Зиба.

Женщины улыбнулись друг другу.

Было время, Зиба не знала, как себя держать при Битси, это доходило до мучения – Битси казалась ей сильно старше, намного более опытной, такая творческая, так страстно увлечена политикой и переработкой мусора, все решения принимает информированно и осознанно. Однако так было до того, как Битси принялась на каждом шагу извиняться за свою американистость и за принадлежность к «первому миру», за «белый хлеб», как она это называла. Все время превозносила экзотическую внешность Зибы и спрашивала ее мнение по разным международным вопросам. Не то чтобы у Зибы имелось свое мнение, тем паче отличающееся от вычитанного в «Балтимор сан» (если находилась минутка заглянуть в газету). Но почему-то ее вдруг облекли таким авторитетом. А в последнее время Битси обращалась к ней и за моральной поддержкой – с маленькой Шу-Мэй столько хлопот! Похоже, девочка плохо приживалась на чужой почве. Чудесное дитя, нежное, любящее, но самый легкий вирус тут же валил ее с ног, и со времени прибытия ее уже дважды пришлось класть в больницу. Лицо Битси обмякло от нехватки сна, словно у матери новорожденного. Порой она в десять утра еще не вылезала из халата. Она по пустякам срывалась на Джин-Хо и терпела поражение, пытаясь справиться с домашним хозяйством. Зиба выполняла ее поручения, забирала Джин-Хо поиграть и всячески старалась подбодрить Битси.

– Шу-Мэй уже так выросла по сравнению с тем, какой ты ее привезла, – говорила она. – И как она цепляется за тебя!

Поначалу Шу-Мэй не умела ни за кого цепляться. Вероятно, ее никогда не брали на руки. Если кто-то пытался поднять ее, девочка выгибала спину и замирала в неподвижной позе отторжения. Но теперь она устраивалась на коленях у Битси, хваталась за складку ее рукава и внимательно всматривалась в то, что открывалось ей поверх розовой пластмассовой соски. Никак не удавалось вытащить у нее изо рта соску. Битси говорила, теперь она жалеет, что дала девочке пустышку, но что было делать, перелет – такое мучение.