– Да, – шипит она наконец, – одиннадцать столетий или около того.

– Три луны! – Кана прикрывает глаза лапой. – Почему же я ничего не помню? – Тушкана-первая пожала бы в ответ крыльями, но они совсем онемели. – Всё понятно, ты стирала мне память, – отвечает младшая сама себе. – Вот почему я так часто не понимаю, о чём ты говоришь… просто не помню.

– А ещё потому, что всегда плохо соображала! – шипит мать.

– Откуда тебе знать? – рявкает Кана, хлеща хвостом. – Что во мне осталось от себя самой? Даже любить тебя, и то заставляет магия, верно?

– Нет, доченька, любовь настоящая, – пытается подольститься Тушкана. – Ты любишь меня, а потому сейчас отпустишь, правда ведь?

Она опускает взгляд и видит, что почти вся уже покрылась ледяной коркой, остались только голова и неподвижно приподнятые крылья.

– Ты сама не любишь, так зачем заставляешь любить? – Дочь сердито смахивает с глаз слёзы.

– Такую – не люблю!

– Ну так не беда, – усмехается Тушкана-третья, – можно снова подправить – чуточку здесь, капельку там, да? – Она показывает матери свиток.

Тушкана-первая в ужасе таращит глаза. Это же… список заклятий, наложенных ею на дочь!

Надо было держать их в голове, как остальные, но их накопилось так много, в том числе и довольно сложных, что пришлось зачаровать особый свиток, всё записанное в который исполнялось само собой. Как же эта мелкая паршивка до него добралась?

– Где ты… его… взяла? – удаётся с трудом выдавить, пасть и глотка немеют.

– «Стать послушнее», – читает Кана вслух, развернув свиток, – «стать ещё послушнее», «жевать с закрытым ртом», «не разговаривать с другими драконами», «забыть, что другие драконы существуют», «вспомнить, что другие драконы существуют, но не спрашивать о них», «всегда оставлять мне самую большую рыбу»… – Дочь с горечью кивает. – Теперь всё понятно.

Холод, лютый холод пронизывает тело Тушканы.

– Знаешь, что я обнаружила? – вновь усмехается Кана. – Сюда может писать кто угодно, не только ты. Смотри! – Она берёт перо и старательно выводит, читая: «Хвостовой шип позеленеет». – Ядовитый шип на кончике её хвоста мгновенно становится изумрудно-зелёным. – Здорово, правда? – Новая запись: «Хвостовой шип станет прежним», – и возвращается привычный буровато-жёлтый цвет.

Тушкана уже не чувствует своего тела. Лёд сковал шею, и голову уже не повернуть. Ничего выговорить тоже не получается.

– Нет, на самом деле, – задумчиво продолжает дочь, – я хочу не зелёный хвост. Ты знаешь, чего я хочу больше всего, просила уже – думаю, много-много раз, только это осталось в стёртой памяти. – Я хочу овладеть магией!

Нет, никогда! Тушкана пытается наложить заклятие мысленно, чтобы вырвать свиток из когтей дочери, но он лишь слабо трепыхается.

– Извини, что разочаровываю тебя – в миллионный раз, наверное. – Кана с усмешкой смотрит, как перо в её лапе разламывается пополам. – Не старайся мне помешать… потому что ничего записывать уже не надо – всё нужное сделано.

Тушкана смотрит, как перо вновь срастается, и только теперь с ужасом понимает, что спасения нет. Дочь не собирается торговаться, а просто устроила спектакль. Все заклятия отменила и теперь в услугах матери не нуждается… как и в ней самой.

Как ни странно, в свои последние мгновения Тушкана-первая вовсе не так уж и опечалена. Она прожила долгую, очень долгую жизнь, которая доставила больше удовольствия, чем страданий.

– Прощай, мама, – вздыхает Кана, на глазах её слёзы. Настоящие или зачарованные? Кто знает…

Нет, ещё не всё! Тушкана успевает наложить ещё одно, последнее заклятие – но не для собственного спасения. Она зачаровывает не вещь, а саму Тушкану-третью, чтобы омрачить её торжество.

Теперь дочь-убийца никогда не забудет свою мать.

Наконец-то свобода! Даже не верится.

Кана подходит к глыбе льда, в которую превратилась её мать. Как странно видеть её сквозь блики глянцевой поверхности и застывшие в толще пузырьки воздуха. Выражение бессильной ярости в последний миг жизни запомнится навсегда, но сейчас его трудно разглядеть.

Всё получилось, мать попалась на собственное заклятие, и вот Тушкана свободна – теперь единственная Тушкана на свете. Спустя столько лет… как оказалось, во много раз больше, чем можно было предполагать.

Помедлив в нерешительности, она берёт перо и выводит на пергаменте свитка: «Вернуть всю память», затем поспешно приписывает: «Постепенно».

Ох! Всё равно слишком много. О луны, сколько всего! Все ссоры, которые мать вычёркивала, возвращая добрые отношения. Все обещания, легкомысленно данные и не выполненные. Разговор о будущем братике… Кана в ужасе хватается за голову: неужто ещё одному дракончику досталась такая несчастная судьба? Нет, память молчит – ни братьев, ни сестёр не появлялось, мать удалось отговорить. Только одна дочь за все столетия, зато множество драконов-слуг, похищенных и зачарованных. Кого-то из них Кана любила и даже хотела улететь с ними, но каждый раз не успевала.

Их дальнейшая судьба так и осталась неизвестной. Тоже расстались с памятью и отправились на все четыре стороны… или ещё хуже? Вспоминались только счастливые дни, когда маленькая Кана строила замки из песка с радужным слугой или плавала наперегонки с морским… а потом друзья исчезали, как и память о них. Наверное, можно было бы найти их поисковым заклятием, вдруг кто-то жив? Вернуть память и ему… а вдруг выяснится что-нибудь совсем ужасное?

Может, и не стоит узнавать о матери все подробности, магия даёт множество других, более приятных возможностей. Сделать, к примеру, своими друзьями всех драконов… или самой стать королевой! Ей досталось невероятное могущество, и она не собирается тратить его, чтобы мучить сотни лет каких-нибудь несчастных драконят.

Она начнёт совсем другую, счастливую жизнь… как только окончательно расстанется с прошлым. Перво-наперво убрать подальше ледяную глыбу, застрявшую в дверях!

Кана дотрагивается до раковины, что висит на шнурке у неё на шее. Первое заклятие, что наложила мать по её просьбе, ещё пригодится – если убрать глыбу в правильное место.

Она прикладывает лапу к холодной поверхности и снова вглядывается в ледяные блики, из-за которых таращатся мёртвые глаза.

– Пусть весь этот лёд окажется глубоко в песке под домом и останется там замёрзшим навсегда!

Ледяная глыба тут же исчезает, а пол под лапами вздрагивает от толчка, пришедшего из глубины… но Кана не успевает порадоваться успеху своего нового колдовства. Она вскрикивает от обжигающей боли, которая пронизывает всё тело.

Когда боль чуть отпускает, дракомантка открывает глаза и смотрит на свою лапу. Один из когтей срезан до основания, будто острым ножом. На пол льётся кровь, но самого когтя нигде не видно.