помогать нельзя. (Жеманясь, садится на бутылку, но, как только, вытянув ноги, пытается оторвать их от пола, соскальзывает и, сидя на полу, хохочет.) Вот теперь помогите!

Коля помогает Ире встать. Она готовится повторить опыт.

Только я боюсь: иголка воткнется и будет ходить по всему телу… Номер повторяется!

Та же игра. Соскальзывает, хохочет, потом оглядывается на окружающих. Все стоят, напряженно потупившись. Ира поднимается.

Кто следующий?

Пауза.

М и ш а. Ираида Петровна, а там, в гостях, другие барышни в эту игру тоже играли? Или вы одни на бутылку садились?

И р а. Все, положительно все, так хохотали!

М и ш а. Нет, я спрашиваю: на бутылку, на бутылку все или вы одни садились?

И р а. Ну, я. Я легче, пластичнее…

М и ш а. Значит, вы — на полу, а все остальные на креслах, на диванах глядят и смеются?

И р а. Ну что вы хотите сказать?

М и ш а. Многое хочу сказать, но сдерживаюсь.

И р а. Вы что? Окончательно обнаглели? (Коле.) Я, кажется, и вам испортила настроение? Вы были в своей компании: шофер, прислуга… И вдруг инородное тело… Прощайте! (Убегает.)

М и ш а. Спасибо. Спасибо, что хоть вы над ней не смеялись. (Резким толчком открывает дверь и выходит.)

О л я. Коля, вы давно с ней знакомы?

Н и к о л а й. Лет восемь.

О л я. И Валя Грифелев знаком?

Н и к о л а й. И Валя.

О л я. Неужели вы не видите, что она несчастная?

Н и к о л а й. Я сейчас не могу о ней думать. Оля, милая, мы так редко бываем одни… (Целует Олю.)

Входят  П р а с к о в ь я  И в а н о в н а  и  П а в е л  И в а н о в и ч.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Разве было условие с нашим сыном целоваться?

Н и к о л а й. Это я виноват.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Она, она виновата. Павел Иванович, что же ты дурачком стоишь? Увольняй ее согласно правилам!

О л я  убегает.

Н и к о л а й. Довольно! Вы думаете, она бессловесная работница и над ней можно издеваться безнаказанно? Вы должны быть счастливы, что я полюбил такую девушку. Она выше меня во всех отношениях. И гораздо образованнее вас! Знаете, по каким обстоятельствам она к нам поступила? Сегодня она здесь, а завтра… Да она о вас в газетах может написать! (Уходит, хлопнув дверью.)

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Павел Иванович, что же это? Кто же эта девчонка такая? Действительно, ходит чисто, и чересчур грамотная.

П а в е л  И в а н о в и ч. Тебя надо спросить, кого ты на свою голову в дом впустила. «Поступила, говорит, по обстоятельствам»… «Образованнее вас»… Ну, этому трудно поверить… «В газетах напишет»… (Пауза.) А вдруг она писательница какая? Ты живешь, а она каждое твое дыхание в блокнот заносит? Вот что: покричи Андрея Степановича и Мишу Застрелихина, что ли. Волноваться, так всем.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а (в окно). Андрей Степанович! Миша!.. Андрей Степанович!.. (Отходит от окна.) Паша, значит, теперь и прогнать ее нельзя?

П а в е л  И в а н о в и ч. Моли бога, чтобы она нас из дому не выгнала.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. За что же? Ведь мы люди хорошие.

П а в е л  И в а н о в и ч. Конечно, если не вдумываться, то хорошие. А вдруг она вдумается?

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Как же теперь с ней обращаться? А вдруг она меня про политику спросит? Как отвечать? Ведь я марксизм только по портретам знаю!

П а в е л  И в а н о в и ч. У тебя повышенное давление, тебе извинительно.

Входят  А н д р е й  С т е п а н о в и ч  и  М и ш а.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Андрей Степанович, у нас жуткая викторина случилась.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Что-что?

П а в е л  И в а н о в и ч. Викторина… Ну, загадка такая неприятная. Андрей Степанович, наша Ольга кто, по-вашему?

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Обыкновенная домработница.

П а в е л  И в а н о в и ч (Мише). А по-твоему?

М и ш а. Конечно, домработница, но, что обыкновенная, я бы не сказал.

П а в е л  И в а н о в и ч. Вот! (Андрею Степановичу.) А не похожа она на эту, на писательницу, на очеркистку? Они теперь всюду шныряют.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Опять в «Якоре» были?

П а в е л  И в а н о в и ч. «Якорь»! Здесь Николай про эту Ольгу такой жути наговорил… Может, мы рано затревожились?

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. А все-таки надо бы к ней в корзину заглянуть.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Это зачем?

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. По вещам даже неизвестных утопленников узнают. По вещам мы сразу — кто она — догадаемся. Пойдем, Паша.

П а в е л  И в а н о в и ч. Пойдем. Только бы нам цели грабежа не приписали. Товарищ Застрелихин, будь свидетелем.

М а к а р о в ы  уходят во внутреннюю дверь, М и ш а — за ними.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Глупые люди… А ведь могут, могут жить по-человечески. И не мешало бы заскочить сюда какому-нибудь очеркисту. Да нет, мелко, скажет — обыденщина… Оля — писательница! Придумают!.. А почему нет? Пускай будет писательница! Да, ваши портреты пишет, прихорашивайтесь!

Входят  П а в е л  И в а н о в и, М и ш а, П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Она держит в вытянутой руке две тетрадки.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Вот! Тетрадки. Сверху лежали, а дальше насквозь книжки!

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Корзина с книжками? У домработницы? (Павлу Ивановичу.) А ну, погляди.

П а в е л  И в а н о в и ч (читает на обложке тетради). «Алгебра».

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Может быть, это еще не про нас.

П а в е л  И в а н о в и ч (читает на обложке второй тетради). «Анализ бесконечно малых величин».

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (строго). Что?

П а в е л  И в а н о в и ч (робко). «Анализ бесконечно малых величин».

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Ага! Дождались! (Берет из рук Павла Ивановича тетрадку.)

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Объясните вы мне своими словами.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (грозно). Анализ. Вы понимаете, что это значит?

П а в е л  И в а н о в и ч. Это значит — все наружу. Полное расследование.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Так. Кого расследование? Кому расследование?

П а в е л  И в а н о в и ч. Малым величинам.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. А вы какая величина?

П а в е л  И в а н о в и ч. Малая.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (Мише). А ты?

М и ш а. Сами знаете.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (Прасковье Ивановне). А вы?

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. Я никакая не величина. Да вы в тетрадку загляните, может, про меня пропущено.

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (открывает тетрадь и, как бы разбирая почерк, импровизирует). «Моя задача — вскрыть язвы нашего быта…».

П а в е л  И в а н о в и ч. Нет, про тебя не пропущено!

А н д р е й  С т е п а н о в и ч (продолжая импровизацию). «По поручению издательства я поступила в один дом под видом домработницы…». (Оглядывается.) Но мы этого читать не имеем права. Еще войдет кто… Кладите на место.

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а  берет тетрадки и, держа их, как нечто опасное, уносит.

П а в е л  И в а н о в и ч. Зачем же над нами анализ производить? Все мы служащие, все работаем…

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Думаете, отслужил семь часов и ладно? Ошибаетесь. Теперь этого маловато. Потрудитесь стать порядочным человеком. Научитесь и дома жить прилично.

П а в е л  И в а н о в и ч. А когда же тогда отдыхать?

А н д р е й  С т е п а н о в и ч. Вот за такие слова в литературу и попадают.

Входит  П р а с к о в ь я  И в а н о в н а.

П а в е л  И в а н о в и ч. Я понимаю, что жить надо прилично, я бы и сам давно начал. А соседи? Разве они поддержат? Зачем же мне одному надрываться?

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. А я думаю, что в печати большого страха нет.

М и ш а. Страха, конечно, нет, а срам выйти может. Попасть в печать — иногда хуже, чем в милицию. (Уходит.)

П р а с к о в ь я  И в а н о в н а. А не может случиться,