— Она сказала, кто это сделал? — спрашивает Мартин, стиснув зубы. Подниматься по крутому склону ему тяжело.

— Нет. Я не успел ее расспросить, потому что вы именно тогда нашли… Может, посидим, отдохнем?

— Нет, я в порядке.

Мы молча продолжаем подниматься, а потом он вдруг говорит:

— Луис, я убью того, кто это сделал.

— Мартин, вы никому и ничему не поможете. Наоборот, все будет только хуже, намного хуже.

— У вас тоже есть ребенок, сын. — Он не спрашивает, а утверждает.

— Да. Его зовут Тэннер, ему четыре года.

— Вы ради него на все готовы? — Мартин смотрит не на меня, а себе под ноги.

— Да. Наверное.

— Тогда вам тоже захочется убить всякого, кто обидит вашего ребенка! — решительно заявляет он.

Я искоса смотрю на Мартина. Лицо у него побагровело, лоб блестит; он достает из кармана носовой платок и вытирает испарину.

— Да, наверное, мне захочется убить того, кто обидит Тэннера, но на самом деле я вряд ли кого-нибудь убью. Особенно если полиция уже спешит на помощь.

— Она сказала «Бен», и она держала в руках цепочку и трусики Петры. Что прикажете думать? — Мартин на миг останавливается, трясет головой и тут же спешит вперед. — Надо скорее подняться наверх, а дальше видно будет.

Воспользовавшись передышкой, я достаю рацию, передаю, где мы, и спрашиваю, что происходит. Только что прибыли две бригады скорой. Одна отвезет Калли и Тони в больницу, вторая останется на опушке. По нашим следам едут на квадроциклах двое ребят из управления. Еще несколько человек едут верхом и идут пешком. Я напоминаю всем, что мы пока никого не подозреваем; у нас нет даже примет предполагаемого преступника. В первую очередь мы обязаны найти Петру и Бена. Многие наши сотрудники знают детей в лицо, но на всякий случай у всех есть их фотографии.

Мы подходим к развилке, и я рукой показываю Мартину, куда сворачивать.

— Мартин, что бы мы там ни увидели, первым пойду я. Естественно, вам сразу захочется подойти к Петре, но этого делать нельзя. — Я загораживаю ему дорогу, не давая идти дальше. — Вы меня понимаете? Дело очень серьезное. Возможно, где-то поблизости скрывается опасный преступник… Может быть, он даже сейчас следит за нами! Что делать дальше, решу я. По уставу мы даже не имеем права одни подниматься на холм!

— Вы меня не остановите, — говорит Мартин.

— Да, поэтому я и пошел с вами. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось или, раз уж на то пошло, чтобы вы предприняли… необдуманные действия. Когда доберемся до вершины, остановитесь и стойте. Ждите, пока я не скажу, что делать дальше. В общем, держитесь позади. Поняли?

Мартин поджимает губы, он как будто собирается возразить, но потом передумывает.

— Я понимаю, — говорит он и идет дальше.

Откуда у него только силы берутся? Идет вверх как ни в чем не бывало — а ведь даже у меня уже начинают болеть ноги: подъем довольно крутой. Наверное, все дело в адреналине. Завтра он шагу ступить не сможет.

Мама взглянула на ее исцарапанные, кровоточащие ноги, схватила ее на руки, как будто она еще маленькая, и прижала к себе. Калли уткнулась подбородком ей в плечо. Отец Петры ее напугал. У него вдруг перекосилось лицо, и он так страшно кричал! Не так, конечно, как отец… может быть, еще страшнее. Потом папа Петры и Луис убежали в лес. Вот и хорошо. Они поднимутся к Бену и Петре, приведут подмогу. Ведь Бен так ей и сказал. Велел позвать на помощь. Она справилась, и помощь уже в пути! Теперь все будет хорошо. Она очень устала, ее клонило в сон. Какая вкусная вода! Калли пила из бутылки, которую мама приставила к ее губам, и не могла остановиться, пока ее не затошнило. Внутри нее было совсем пусто, только вода булькала…

О том, что она заговорила, Калли помнила смутно. Она произнесла одно слово: «Бен». Выговорила имя брата и удивилась, что ни с кем ничего не случилось. Мама по-прежнему крепко обнимала ее. Калли не отняли у мамы, не произошло ничего плохого. Калли решила, что, наверное, можно сказать что-то еще, но она очень устала. Израненные ступни напомнили о себе; их как будто огнем жгло. Калли хотелось только одного: спать, спать, прижавшись к маме, уткнувшись головой в мягкую ложбинку маминой шеи. Издали послышалось завывание сирены: приехала «скорая помощь».

Калли засыпала. В голове, как стрекоза, мелькнула мысль: наверное, надо было рассказать помощнику шерифа Луису все подробнее. Она только проговорила: «Бен». А ей надо было сказать еще столько всего! Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек. Отец Петры ужасно испугался, а почему? Бена не надо бояться… Потом мистер Грегори бросился бежать, а помощник шерифа Луис погнался за ним. Они побежали спасать Петру и Бена. Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек. Калли беззвучно повторяла одно и то же: Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек, Бен, папа, Петра, тот человек… Она очень устала, и у нее пересохло во рту.

Завывание сирены умолкло; Калли почувствовала, как мама куда-то укладывает ее. Калли брыкалась — ей хотелось остаться у мамы на руках. Она схватилась за мамину рубашку, вцепилась в нее, но пальцы у нее ослабли, как будто из нее вынули кости; она лишь почувствовала, как мягкая ткань скользит между пальцами, словно вода.

Мама посмотрела на нее сверху вниз и сказала:

— Калли, теперь все будет хорошо. Я с тобой. Я никуда не уйду. Отдохни. Поспи немножко.

Мама погладила ее по щеке и поцеловала. Губы у нее сухие и теплые, как бумага. Калли вдохнула мамин запах и погрузилась в сон.

Где-то сзади хрустят сучья. Неужели отец возвращается? Наверное, сейчас он меня точно убьет! Я вскакиваю на ноги и готовлюсь защищаться. Почти ничего не вижу, поэтому наклоняю голову, чтобы лучше слышать. Провожу по лицу руками. Оно раздулось и болит. Я поднимаю с земли палку. Она не особенно толстая и прочная, зато на ней есть шипы. Попробую отогнать его. Главное — метить в глаза.

Треск приближается — бежит кто-то большой. Может, все-таки не отец? И вообще, похоже, там не человек. Койот? Почему-то я пугаюсь койота больше отца. Может, потому, что к отцовским уловкам я уже привык. Я знаю, как он ходит, как он дерется. С койотом придется труднее. Я шарю по земле, ищу палку побольше. Треск и хруст совсем рядом, близко… И тут я вспоминаю о Петре. Что, если койот набросится на нее? Она такая маленькая и беззащитная! Похоже, ей здорово досталось. Матерый койот способен утащить ее и сожрать в три присеста. Я подбегаю к Петре и, раскинув руки в стороны, размахиваю палкой. Так просто я не сдамся!

Не знаю, чему я удивляюсь больше — тому, что нет ни отца, ни койота, или тому, что на вершину холма поднимаются отец Петры и помощник шерифа. Не могу отвести взгляда от мистера Грегори. Лицо у него совсем безумное. Ну да, он увидел скорчившуюся на земле Петру, а рядом меня с большой палкой… Догадываюсь, о чем он сейчас думает. Мистер Грегори бросается на меня, не дав мне выговорить ни слова. Он уже старый, но очень сильный… Вот он заносит ногу для удара, и я думаю: «Ну надо же! Он решил, что Петру обидел я!» Во второй раз за день меня сбивают с ног. Во второй раз гораздо больнее, потому что заранее знаешь, что сейчас будет.