мало места, она вылетала наружу по касательной сквозь отверстие в транце. Считайте, реактивная струя, бьющая в воду. Так вот, таких устройств ставится пара на одной оси по двум бортам, причем ниже ватерлинии. Дальше начались проблемы с балансировкой, потому что обороты нужны высокие. И с течью в месте, где вал проходит сквозь корпус, тоже не справились окончательно. С самими оборотами и повышающим редуктором, с муфтой сцепления. Ничего неожиданного, но времени на это ушло неожиданно много и на запланированные опыты с обычным винтом совсем не осталось.

Учебный год как корова языком слизнула. Мы в этот раз прошли геодезию и картографию со снятием планов местности и использованием приемов тригонометрии. Еще старшие пересказывали новичкам астрономию, что прошлой зимой преподал капитан Корн. А я вспомнил про проблему с определением долготы, которую без точного хронометра ни в жизнь не решить. Так, по крайней мере, писали в прочитанных мною книгах. Да и метод создания правильного хронометра мне в целом известен. Нужно использовать не маятник, качающийся под действием гравитации, которая меняется от одного места к другому, а вращающийся, как в наручных часах, которому сила земного притяжения глубоко до лампочки. Но тут есть масса тонкостей, связанных с сохранностью упругости пружины, которая и является одним из важнейших элементов колебательной системы; и компенсацией температурного расширения металла механизма. Остальное придумал и доходчиво описал Гюйгенс. У нас даже книги его имеются. И читать их мы уже научились – латынь Сонька превозмогла. Вот только есть ли в Ипсвиче часовщик? Потянет ли он такие опыты? Да и как к нему так подобраться, чтобы он не растрезвонил на весь мир полученную информацию?

Еще была проблема с громким выхлопом мотора, работающего в кузнице. Пришлось клепать из железа бак, куда этот выхлоп и направили. Вот тут и стало понятно, что кроме окиси углерода в этом выхлопе прорва водяного пара, потому что он получается не только от сгорания водорода, но еще и из воды, которую мы сами же в цилиндр впрыскиваем, регулируя опережение зажигания. Пар, кстати, и тепло отводит лучше любого радиатора или водяной системы охлаждения. Вот тут и приладили на мотор второй цилиндр, на этот раз паровой, клапаны которого привели в действие не от большой шестерни, делящей обороты коленвала пополам, а от малой. Ну а сам выхлоп пустили туда не прямиком, а через накопительный цилиндр. Машина сразу заработала куда как тише. Не резкими взрывными хлопками, а пыхтением. Что же касается прибавки мощности, то ее сразу заметили. Кажется, на четверть стало больше. Или даже на треть. Корректно измерять ее мы не готовились. Ну и паровая добавка стала аналогом маховика, повысив плавность работы всей системы в целом.

Машина эта употребляла любую горючую жидкость. Ром, например. И конденсат, полученный Гарри Смитом прожариванием сухих дров в котле перегонной установки, причем даже в смеси со стекшим на дно дегтем, который тоже может гореть. Но конденсатом в качестве топлива мы не особенно увлеклись, потому что хранить его приходится в стеклянной посуде, иначе он улетучивается. И имеет отчетливый запах ацетона. Вот если останемся без нефти из-за какой-нибудь заварушки на Ближнем Востоке, тогда и заинтересуемся этим видом топлива. Меня сильнее волнуют производные нефти. Ведь из нее вырабатывают полиэтилен. Помню, что при повышенных давлении и температуре идет полимеризация, но ведь не просто так, наверняка туда еще чего-то капают. Катализатор там или инициатор. Опять же для опытов требуется автоклав – крепкая герметичная емкость, которую можно сильно нагреть, и она от этого не взорвется. Так есть у нас цилиндры поршневых помп, для их изготовления даже оснастка имеется. А в качестве крышки… ничего подходящего. Сделали, притерли и даже прокладку свинцовую поставили. Как-то подумалось, что вряд ли потребуется нагревать органическое вещество до более высоких температур, а то оно улетучится, вместо того чтобы слепить свои молекулы в более длинные.

Череда попыток заняла несколько весенних месяцев и ни к чему не привела. Тут-то я и сообразил, что не напрасно искомое вещество называется «много этиленов». Оно образуется именно из газа этилена, а не из бензина или парафина. Газа-то у нас нет. Сплошные жидкости. Зато лодка с внутренними гребными колесами бегала по Гиппингу и вверх по течению, и вниз. Я даже тягу относительно легко измерил. Вышло больше сотни фунтов, то есть с полсотни килограммов. Оставалось изготовить двигатель еще сильнее в расчете применить его на крупном судне, а то по моим прикидкам мощность выходит всего-то порядка тридцати киловатт, и большая их часть мистически теряется внутри нашего водомета.

Ничего примечательного за весь этот год не случилось. Я преподал старшим ученикам всю математику, какую планировал, а они скопировали мою логарифмическую линейку, на которой лихо умножали, делили, возводили в квадрат и куб, извлекая и соответствующие корни. Свободно оперировали синусами, тангенсами и теоремой Пифагора. Для этого времени, считай, профессора. Все подросли и стали сильнее, хотя до матерых мужиков пока не дотягивали.

* * *

Есть в Ипсвиче часовщик. И часы он делает. Одни такие его работы ходики с цепочкой висят у нас дома. В действие приводятся гирями, имеют винтик для регулировки длины маятника и одну-единственную стрелку. Мы их всем детским садом выставляли на точный ход, выверяя по прохождению солнца через меридиан. То есть по моменту астрономического полдня. Зимой они идут капельку быстрее, чем летом, потому что температурное расширение маятника укорачивает его в холода, и удлиняет, когда тепло.

Хорошие часы, правильные. Но не хронометр. Так вот, стоим мы с Сонькой в лавочке и любуемся пружинным вариантом, который тоже с маятником. В эту эпоху мастера колоссальное внимание уделяют внешней отделке – тут тебе и виноградные листья, и завитушки всякие, которые к точности хода никакого отношения не имеют. Мэри тоже тут, одетая прислугой из хорошего дома. А Сонька – хозяйской дочкой. Молчим, стараясь заглянуть внутрь, чтобы увидеть зацепления колесиков и вообще, как оно там внутри работает. Часовщик тут же – ждет вопросов. И еще парнишка с просмоленными ладонями, одетый на матросский манер, тут отирается. Так и светится любопытством. Уже не подросток – юноша с легким пушком на верхней губе.

Находящиеся при нашей с Софи особе в качестве слуг Том Коллинз, Ник Смит и Билл с Дальних Вязов – самые старшие из наших старших – поглядывают на него не так, чтобы с опаской, но встать стеной на защиту профессора Корн готовы.

– Интересно? – обращаюсь я к незнакомцу.

– А то! – отвечает он, не отрывая взора от самого