Покончив со всеми хлопотами, Дэвид и Мойра выехали уже после полудня. Их путь по Большому тракту проходил мимо местности под названием Боро-Мур, где исстари на общинных землях возвышалась каменная глыба, которую в народе называли Заячья скала. И путники еще издали увидели водруженный на ней штандарт короля Якова, вокруг которого раскинулся большой военный лагерь.

У Дэвида даже похолодело сердце, когда он увидел, сколько воинов, рыцарей, стрелков, пехотинцев и копейщиков там собралось. На зеленом травяном покрове среди кустарников, словно выпавший снег, белели многочисленные палатки предводителей воинства; виднелось и множество телег, в которых даже на расстоянии можно было различить огромные жерла пушек – то были длинноствольные кулеврины, изготовленные в замке Стерлинг для войны с англичанами. А еще там были стойки, на которых подобно густому лесу стояли рядами высокие пики – их было столько, что становилось страшно. Длинные швейцарские пики, способные остановить даже рыцарскую конницу. Прошедшей ночью Каспар ван Рейн подробно рассказал Майсгрейву, сколько людей сейчас в войске шотландского короля, отметив при этом, что продолжают прибывать все новые отряды. И надежды мнимого фламандца подкреплялись лишь мыслью о том, что, как он и говорил ранее, многие уже истомились в ожидании и подумывают уйти восвояси. Но уйдут ли? Да и какая это надежда…

– Помоги нам, Боже! – прошептал Дэвид, пораженный представшей перед его взором картиной многолюдного лагеря.

А еще он подумал, что среди этих воинов, собирающихся напасть на его родину, есть немало тех, кого он может знать, с кем дружен. Те же Маклейны, среди которых он считал себя своим, те же Маккензи – он видел их штандарт с изображением оленя с ветвистыми рогами.

Но именно этот знак Маккензи заставил его собраться и поспешить. Не хватало еще, чтобы они с Мойрой повстречались с кем-либо из этого клана. Особенно учитывая, что не придерживающиеся особой дисциплины горцы оставляли лагерь и свободно разгуливали по округе. Поэтому Дэвид ускорил ход своего мерина, увлекая ослика Мойры в поводу, и не останавливался, пока гудящий шумный лагерь воинства не скрылся из виду.

– Как ты, малышка? – обратился он к Мойре, когда они отъехали достаточно далеко.

Лицо женщины почти полностью было скрыто под низко накинутым островерхим капюшоном. Но когда она подняла голову, стало видно, насколько она бледна. Дэвид заволновался, однако она сказала, что с ней все в порядке, и спросила об ином:

– Ты считаешь, что мое предсказание королю Якову не сыграет никакой роли? О, тогда я словно играла в некую игру, а сейчас вижу – это не игра. Это беда.

Дэвид вздохнул:

– Война всегда бедствие для людей. Но в том-то и странность созданий Божьих, что они так легко поддаются соблазну лукавого и с готовностью отправляются убивать друг друга. При этом с убеждением, что убьют они, а не их. Ха, что-то я заговорил, как священник. Которых нынче никто не слушает. Так обычно и бывает – заповеди Божьи забываются, когда звучит глас трубы.

И Мойра тихо произнесла на латыни:

– Inter arma leges silent[43].

Спустя время, когда они уже были далеко, а Мойра все еще ехала с угнетенным видом, Дэвид попытался отвлечь ее от горестных мыслей:

– Скажи, ты так мрачна оттого, что страшишься встречи с родней?

Вопрос заставил Мойру вздрогнуть.

– Ну, мне надо еще убедиться, что они моя родня, – несколько высокомерно ответила она.

Дэвид отвернулся, скрыв улыбку. Вот что всегда отличало эту красотку с полудиких северных островов, так это ее аристократическое высокомерие. И еще в ней чувствовалась порода.

Но Мойра заметила его улыбку и истолковала по-своему:

– Это не смешно, Дэйв, ибо я и в самом деле волнуюсь. Однако, знаешь ли, некогда я страстно желала так устроиться в жизни, чтобы меня мало что тревожило, чтобы жилось мне удобно и спокойно. Но после встречи с тобой, после того, что мы вместе пережили, я поняла и другое: когда жизнь бросает вызов – надо его принимать!

И она, ударив пятками в бока своего ослика, затрусила по склону вперед, навстречу новой судьбе.

К вечеру третьего дня путники увидели впереди башни большого приграничного аббатства Келсо. Правда, тут им пришлось съехать с дороги, так как их стал нагонять громыхавший железом отряд конных рыцарей. Дэвид рассмотрел на развевавшемся над отрядом знамени изображение вздыбленного серебряного льва на зеленом фоне – и сразу поспешил к ближайшим зарослям, увлекая за собой Мойру. То был герб лорда Александра Хоума, нынешнего Хранителя границы со стороны Шотландии. Майсгрейв, будучи знаком с ним, узнал его лицо под поднятым забралом, когда тот проезжал мимо во главе своих латников, направляясь в сторону аббатства Келсо. Это означало, что Дэвиду со спутницей нежелательно там появляться. Однако переправа через реку Твид[44] близ Келсо была самая налаженная, и Дэвид решил разузнать, смогут ли они перебраться на другую сторону.

– Отдохни пока тут, моя милая, – сказал он Мойре. – И старайся не привлекать к себе внимания, ни с кем не общайся. Я скоро вернусь.

Он направил своего бурого мерина в сторону блестевшей за строениями аббатства реки, а Мойра осталась стоять в кустах, поглаживая своего ослика и с интересом разглядывая открывавшуюся перед ней картину. Солнце уже садилось, заливая янтарным светом аббатство Келсо и ближайшие селения. Молодая женщина рассматривала мощные стены монастыря, больше похожие на крепостные: расположенной столь близко от неспокойной границы обители была необходима достойная защита. Однако за этими каменными укреплениями, словно дивный мираж, взмывали ввысь стройные башни колоколен, сверкали в лучах солнца высокие стрельчатые окна церквей, выделялись на фоне голубого неба тонкие шпили и длинные шиферные крыши строений. Вокруг на равнине можно было видеть множество уютных домиков, жилищ арендаторов аббатства. Легкий дымок курился над кровлями ближайших ферм, поднимаясь ввысь и смешиваясь с легким туманом, стелющимся над берегами реки Твид. Картина была бы прелестной, если бы не военный лагерь, разбитый неподалеку от аббатства. Мойра уже видела недавно один лагерь под Эдинбургом, но и тут, у самой английской границы, тоже собирались готовые к выступлению воины. Мойра различила множество шатров и палаток, обозы, коновязи, но больше всего было темных фигур солдат, ожидавших сигнала к выступлению. Все было готово к войне, а она, глупая, рассчитывала повлиять на самого короля, выйдя к нему из мрака в огромном пустом соборе. Сейчас Мойра даже не понимала, что ее тогда подвигло на подобную ребячью выходку. Может, все объясняется тем, что она уже свыклась с мыслью, что в ее жилах течет английская кровь? А может, она просто не забывала, что в Библии сказано: Beati pacifici, quoniam filii dei vocabutur[45].