– Влечение к смерти… – повторил за ним Зигмунд то ли подтверждая, то ли задумавшись о чем-то своем. – Это безумие… – прошептал он.

– Это безумие! – замотал головой Зиг, с ужасом глядя вперед себя.

Как будто только сейчас он осознал, какую роковую ошибку совершил.

– Это был выбор мужчины! Выбор настоящего патриота Америки! Теперь ты ее солдат и должен оставаться таковым! – повернувшись лицом к нему и перекрикивая гул пропеллеров, прорычал в ухо сидящий сбоку от него Джейсон.

В каждом его слове слышались решительность и презрение к слабостям.

– Это ошибка! Мы совершаем ошибку! – Зиг схватил его за рукав.

– Перестань! – безжалостно оборвал его Джейсон. – Посмотри на этих парней!

Он с маниакальным исступлением показал рукой на салон военного самолета Фэйрчайлд YC-123H, набитого молодыми новобранцами, добровольно шедшими на войну во Вьетнам.

– Ради чего? – взмолился Зиг.

– Как?! – Джейсон сделал вид, что потерял дар речи, а после притворно зашлепал дрожащими губами: – Ради Лоры… Ради Америки… Ради чертовою будущего! – с ненавистью зыркнув на Зита, гаркнул он и гневно напомнил об их споре: – Мы же обо этом говорили! Ты же сам согласился!

– Послушай…

Тут же решив, что он слишком перегибает с эмоциями, Джейсон вынужденно смягчился:

– Год назад я бы тоже задумался, «а может, не стоит нам суваться на эту войну?», но эти коммунисты сами напросились! Это они напали летом на два наших эсминца, это они продолжают экспансию против Южного Вьетнама, как чуму распространяя идеи коммунизма! Не забудь, что сказал президент: «Это не просто война в джунглях, но борьба за свободу на всех фронтах человеческой деятельности». Конгресс обязан был принять Тонкинскую резолюцию, и теперь мы должны спасти не столько этих узкоглазых, сколько будущее нашей страны! Будущее наших семей! Твое с Лорой будущее!

Зиту показалось, что устами друга говорит искуситель. Нервно дернув головой, он искоса посмотрел на Джейсона и не промолвил в ответ ни слова.

– Да и потом… – не услышав возражений, расслабился Джейсон и непринужденно посмотрел на сидящих напротив солдат. – Повоюем там месяц, а может даже просто отсидимся на базе, и домой!

– Что вылупился? – зло процедил он, поймав с противоположной стороны неодобрительный взгляд угрюмого парня, выглядевшего старше остальных.

– Не тешь себя и других глупыми надеждами, – мрачно проронил парень.

– А много ты знаешь! – огрызнулся Джейсон.

– Я пробыл во Вьетнаме уже три месяца, – стеклянными глазами смотрел он на новичка.

– А что ты тогда тут с нами делаешь? – недоверчиво усмехнулся Джейсон, ощущая, как вся его бравада начинает потихоньку испаряться, а сам он съеживается от этого взгляда, лишенного каких-либо человеческих эмоций.

– Возвращаюсь из увольнительной. У матери не выдержало сердце. Был на похоронах, – с каким-то зловещим бездушием монотонно ответил он.

– А насколько нас туда забрасывают? – испуганно спросил у него щуплый мальчишка, сидящий рядом с Зигом.

– Если повезет и выживите, то на год, – как приговор, произнес солдат.

– А ты что…, не мог остаться дома? – Джейсон старался, чтобы его голос прозвучал уверенно и даже надменно.

– Нет, – недобро усмехнулся парень. – Мне больше нечего делать дома. Мой дом там, где война.

Джейсон почувствовал, как у него замерло сердце, а по спине пробежал озноб. Он понял, что перед ним сидит «мертвец». Говорящий и двигающийся, но абсолютно безжизненный.

– Это правда…, что там очень страшно? – загипнотизированно уставившись на него, спросил сосед Зита.

– Страшно? – ухмыльнулся парень. – Первый месяц страшно, когда видишь, как на твоих глазах гибнут товарищи…, когда после боя лежишь ночи напролет с одной только мыслью: «лишь бы не уснуть», чтобы не видеть снов…, где твои мертвые друзья, изувеченные и окровавленные, молят тебя о помощи… Страшно, когда видишь молодых, только что пришедших на войну, мальчишек, которые рыдают, как девчонки, потому что их заставили столкнуться лицом к лицу со смертью, а ведь еще недавно все они считали себя бессмертными… Страшно видеть, как рушатся их романтические представления о войне, как им насильно приходится усваивать уроки: о дружбе и страхе, храбрости и трусости, боли и страдании, жестокости и милосердии…, как каждое утро они вступают в новый день, радуясь, что еще живы, и не знают, проклятье это или благословение… Но однажды весь этот страх уходит… Он исчезает так же, как исчезает утром мучившая ночью боль, после которой остаются лишь усталость и равнодушие… Ты перестаешь вздрагивать от разрывов, ложащихся рядом снарядов… Тебя перестают шокировать лица убитых…, ты проходишь мимо них, словно они всегда были холодными камнями… Ты забываешь о мирном времени, когда все в жизни тебя волновало… Тебе кажется, что всю свою жизнь ты только и делал, что воевал… В твоей душе настолько плотно утрамбовываются боль, потеря, отчаяние и злоба, что в ней не остается места для страха… Страх настигнет тебя, если ты возвратишься домой… Когда ты останешься один в пустой тишине своей комнаты, то он выползет из душевных трещин и отравит твое сознание, но пока ты на войне, он будет сидеть глубоко внутри тебя, словно притаившийся хищник… Единственное, что может еще тебя напугать, так это вражеский плен, потому что лучше погибнуть в бою, чем оказаться в лапах врага, жаждущего долгой и мучительной расправы над тобой…

– А если угодишь в плен…, то что они сделают? – испуганный таким откровением, промямлил сосед Зига.

– Вам крупно повезет, если за вас в плену возьмется кто-то неопытный. Есть такие горячие головы, которые так усердствуют с пытками, что после первых же допросов у них никто не выживает… Но вьетнамцы уже просекли, что это неэффективно, а главное, что это слишком милосердно по отношению к нам – дать своим заклятым врагам возможность быстро умереть… Вы будете сидеть в бамбуковых клетках, на дне гнилых ям, кишащих личинками, что заползают под кожу. То, что вьетнамцы с вами сделают, не приснится даже в самом кошмарном сне. Они умеют наслаждаться нашими воплями и бессилием. Закованные в кандалы, в перерывах между пытками, окровавленные после побоев, с вывернутыми до потери чувствительности конечностями, с перетянутыми проводами яйцами, лишенные сутками сна, вы будете молить о смерти, но день за днем с садистским удовольствием они будут отодвигать это сладостное для вас освобождение…

От его слов тошнило, но он рассказывал об этом без содрогания.

– А откуда ты это знаешь? Ты же сам не был в плену, – дерзко спросил Джейсон, уговаривая себя не верить во все эти страшилки.

– Я видел одного солдата, кому удалось сбежать из плена, – поднял на него потухший взгляд парень. – Ему повезло, а это большая редкость на войне. Двум другим до него повезло гораздо меньше. Их поймали и вернули обратно… Один из них не выдержал и умер в первую же ночь после наказания за побег… Крики другого были слышны еще неделю, а потом и они затихли… навсегда… Так что мой вам совет: лучше не попадайтесь в плен. Лучше умереть на поле боя, чем оказаться в их выгребной яме… И вообще, когда прибудете на базу, то пристройтесь к обстрелянным воякам. Они вас научат многому, весьма полезному для выживания. Как себя вести во время операций, куда не лезть в городе во время увольнительных, где лучше снять проституток или достать наркоту… С последним будьте осторожнее – голову сносит мгновенно. Но шприц с героином или морфием иметь при себе было бы не лишним… будет чем заглушить боль в случае ранения… – щедро поделился он опытом.