Как мне показалось, моя речь произвела на него впечатление. Я полагал, до него дошло. Хотя до сих пор не уверен, потому что в следующий момент, придвинувшись ко мне вплотную и дыша мне прямо в лицо (в его дыхании — так я это навсегда и запомнил — ощущался легкий запах мяты), Хенч тихим голосом сказал, что я действительно его друг, он это понимает, ценит и очень благодарен за это. Он знает, каким отъявленным злодеем был Пенджли. Однако теперь он болеет только за наши души. Он болеет за все человеческие души, и сегодняшняя драма наконец-то все для него решила, объявил он.

Последние два года Клара, его дорогая покойная жена, постоянно являлась ему и умоляла выйти куда-нибудь на площадь, собрать вокруг себя народ и возвестить всему миру о гибели, ожидающей человечество, которое, само того не ведая, так и стремится обречь себя на вечные муки. На адские муки! О, этот мир, жестокий, порочный, бездумный… По мере того как он говорил, его голос креп. Старичок уже явно не скрывал своего интереса и глядел на нас во все глаза. Лысый, поросший буйным волосяным покровом официант тоже прислушивался к монологу Хенча, замерев у стойки на расставленных кривых ногах, прикрытых широким фартуком. Надо было срочно что-то предпринимать.

— Верно, Хенч, верно, — прервал я его, — согласен с вами, полностью согласен с каждым вашим словом. Но послушайте, как это осуществить? Пойдемте-ка со мной. И доверьтесь мне. Я найду вам слушателя, которому вы все, все выскажете… Вам это подходит? Я найду необходимого для вас человека, но только сейчас мы не должны зря терять время. Вы же понимаете, насколько это важно — не терять ни минуты времени?

— Понимаю, понимаю, — нетерпеливо закивал он, — вы абсолютно правы, мистер Ган. Я хочу сказать, что мы и так потеряли слишком много времени. Вы совершенно правы.

Он поднялся и стоял у столика, дрожа всем телом от охватившего его волнения. Таким он мне сейчас и видится: несуразная фигура с маленькой головкой, бледным личиком и массивным, рыхлым телом. Его легко нарисовать, до того нехитро он был устроен: вот шарниры, к которым присоединены его округлые конечности и отдельные их части; вот складка тут и складка там, а рядом бугор, опять складка, опять бугор, — ну просто детская игрушка, всем известный шалун Джек, вырвавшийся на волю из своей коробочки. Да, именно его он мне напомнил, когда стоял посреди бара неестественно выпрямившись и глядя перед собой невидящими, испуганными глазами.

Однако мы действительно начинали возбуждать нездоровое любопытство. Возможно даже, официант уже размышлял о том, а не стоит ли задуматься над странными словами Хенча, которые он пропустил мимо ушей. Подозвав его, я расплатился за кофе. Счет был пустячный.

— Ужасно холодный вечер, — благодушно заметил я. — Опять будет сильный снегопад.

— Да, — отозвался он, не отрывая глаз от Хенча. — Джентльмен без пальто?

— Мы из соседнего дома, просто заскочили к вам выпить чашку кофе, — непринужденно бросил я. — Сейчас побежим обратно.

— Так, так, — сказал официант.

— Прекрасный кофе, — прибавил я, — лучший во всем Лондоне.

Я излишне щедрой рукой отсчитал ему чаевые и быстро увел Хенча из бара.

— К кому мы сейчас пойдем? — спросил Хенч, когда мы снова очутились на улице. И прежде чем я успел ему ответить, я поймал его взгляд, направленный на дюжего полицейского, который регулировал движение на перекрестке в конце Шафтсбери-авеню, всего в десятке ярдов от нас.

Нет, пожалуй, именно тогда я пережил самый страшный момент за весь тот вечер. Оглядываясь назад и последовательно перебирая в памяти все события, я окончательно прихожу к выводу, что тот момент был просто смертоносный. Хотя, возможно, на меня так подействовал пробиравший до костей ледяной ветер, круживший над площадью, от которого некуда было деться, не говоря уже об огромной черной туче, закрывшей небо. Все погрузилось в необычайное молчание. Казалось, люди боялись разговаривать, и даже омнибусы и случайно проезжавшие автомобили и такси двигались совершенно бесшумно. Иногда в разных местах Лондона так случается, что уличное движение будто сковывает тяжкий сон. А в те минуты, как мне представлялось, такой сон объял всю площадь Пиккадилли.

Думаю, в конечном счете та воцарившаяся кругом тишина меня и спасла. Даже Хенч ощутил ее гнетущее воздействие и, позабыв о полицейском, только и мечтал о том, чтобы я скорее куда-нибудь его увел. Но несколько мгновений назад мы были на волоске от гибели, и теперь мне это ясно как день.

Ну а в тот момент мне пришло в голову, что я и в самом деле должен найти кого-нибудь, и причем срочно.

Однако тот, кого я хотел найти, нашел нас первый. Мы топтались у края тротуара и собирались перейти на другую сторону совсем опустевшей площади, из чрева которой в кромешной темноте нам зловеще подмигивали красные лампочки, горевшие в котловане будущей подземки. И тут я почувствовал, что сбоку к нам кто-то пристроился, и над самым своим ухом услышал голос, который произнес:

— Добрый вечер, джентльмены. Может, желаете что-либо посмотреть? Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Я повернулся и увидел рядом со мной долговязое, тощее существо, одетое во все черное, из-под которого выглядывало что-то вроде рубашки для игры в крикет, распахнутой у ворота. У него было длинное, костлявое лицо, напоминавшее щипцы для орехов, а над его верхней губой виднелась полоска усов, такая тоненькая, мокрая и черная, что скорее была похожа на линию, нарисованную кисточкой, опущенной в масляную краску.

В свое время я провел немало пленительных, достаточно доходных, но тяжких часов в обществе ночных гидов почти во всех крупных городах Англии, однако никогда не встречал их в Лондоне. Честно говоря, я считал, что в Лондоне их вовсе нет. И вот я обнаружил, что ошибался.

— Нет, спасибо, — резко ответил я, — мне не надо ничего показывать, я занят.

— Известное дело, заняты, — грустно сказал он, — всегда одно и то же. Никто в Лондоне ничем не интересуется и не желает ничего видеть. Просто не представляю себе, зачем я уехал из Парижа. Может, вы мне не поверите… — Он издал горлом странный звук, будто пытался что-то с трудом проглотить, и продолжил: — На самом деле я вернулся в Лондон потому, что меня тянуло домой. В Париже мои дела шли прекрасно, но, в конце-то концов, я англичанин, и мне казалось, что это подло — ничего не делать для блага нашей доброй старушки Англии. Я знаю, что нашлись такие, которые принесли ей позор и бесчестье, но родина есть родина. Вот что я вам скажу.

Он потихоньку оттеснил нас за угол, на Риджент-стрит, и я сразу догадался, по какой причине: он тоже увидел дюжего полицейского в начале Шафтсбери-авеню. Я подметил и другое: глаза Хенча были с надеждой и мольбой обращены на нашего нового друга. Тот немедленно это уловил.

— А какие будут ваши пожелания, сэр? — спросил он Хенча голосом, в котором звучало желание услужить, но не нахальное, а скорее деликатное, располагающее. — Если захотите, я покажу вам пару местечек на выбор. — Он перешел на шепот: — Дешево, если учесть, что все по-честному… Никакого обмана.