Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Можно полагать, что на Политбюро шел разговор и о том, чтобы отозвать Петерса, хотя мотивы в этом случае должны были быть совсем другие, ибо никакой особой «линии Петерса» не обнаружилось. Петерс, глубоко осознавая важность правильной национальной политики Советской власти в Туркестане, был тверд в реализации этой политики. Ленин и другие члены Политбюро наверняка читали статью Петерса «Восток и Советская Россия», напечатанную в «Известиях ВЦИК» за каких-нибудь два месяца до заседания Политбюро, в которой со всей ясностью обнаруживаются взгляды Петерса на «горячие точки» Туркестана. О том же говорило и декабрьское (1920 г.) письмо Петерса ко всем чекистам Туркестана. В нем, заостряя внимание на недопущении какого-либо великодержавного шовинизма, он писал относительно приезжих работников: «ЦК РКП присылает не одну сотню работников из Москвы, которых ЦК КПТ направляет на места и которые горят желанием работать. Но задачи приезжих товарищей не должны сводиться к генеральствованию…а к помощи этому населению изжить невежество, выбраться из той ямы мглы и суеверий, в которой его держал капиталистический мир».
Статья Петерса и его письмо были великолепным примером понимания, без преувеличения скажем, существа ленинской национальной политики на Востоке, в частности в Туркестане. В его практических делах тоже не обнаружилось существенных недостатков и отклонений от партийной линии. Ему в острый момент политических столкновений удалось заручиться поддержкой основного ядра партийцев, что свидетельствовало о знании дел и способности защитить свои позиции. В то время, когда некоторых отзывали из Ташкента, Политбюро оставляло Петерса «на виду» в лучшем смысле этого слова: чтобы продолжать свою полезную деятельность во имя Советской власти и свободы людей Востока.
Менее чем через месяц после разбора дела по Ташкенту потребовалось укрепить политические отделы на железнодорожном транспорте. Ленин обменивается об этом мнением с Дзержинским в Народном комиссариате путей сообщения и пишет 9 ноября 1921 года: «Политотдел (НКПС) мы (с. об.) сейчас постановили усилить (вероятно, Петерс войдет)». Но тогда Петерс остался в Ташкенте.
И все же, была ли «линия Петерса»? Со всей определенностью ответим: была! Это линия «чернорабочего революции». Линия партии, Ленина. Самая трудная, ибо это линия правды, пролетарской и человеческой справедливости. И за нее надо бороться, надо платить иногда самой дорогой ценой — жизнью.
Антонина Захаровна Петерс вспоминала: «В Ташкенте у Екаба Христофоровича была трудная, напряженная работа… Ему приходилось находиться на работе до поздней ночи или неделями практически не покидать седла лошади. Нервы были предельно напряжены, и он бывал вспыльчив, порой и несправедлив с сотрудниками, зато и себя не щадил».
В эти дни Петерс практически не бывал ни дома, ни в своем служебном кабинете. И когда он успевал спать, никто не знал. Его видели то там, то здесь в натянутой кожаной фуражке, замечали суровое выражение донельзя усталого лица, хрипотцу в голосе, надорванном постоянными разговорами, выступлениями.
ВРЕМЯ ТОРОПИТ
Антонина родила сына.
Петерса в тот день не было в Ташкенте; он кочевал, мотался по старым караванным дорогам, тяжело ступал по барханам, ощущая на зубах неприятный скрип.
Вернувшись, Екаб узнал радостное известие. Когда увидел Антонину, удивился: материнство сделало ее еще красивей, еще родней. Он уже не мог точно сказать, с какого момента общих дней любил ее, свою жену, так, как это чувствовал в этот незабываемый час…
Пришла радиограмма — Петерса отзывали в центр! Известие не удивило, хотя он меньше всего ожидал получить его теперь. Истекало полтора года работы Петерса в Туркестанской республике. Он так втянулся в свои далеко не легкие и столь многообразные дела, так сработался с друзьями и товарищами — Абдуллой Ярмухамедовым, секретарем Полисом, следователем Юденичем и, конечно, Яном Рудзутаком, одним из умнейших людей в РКП (б), с ним Петерсы жили в ташкентской «коммуне».
Он по привычке не стал подводить какие-то «свои» итоги последних полутора лет. Но один личный итог все же напрашивался: в Ташкент он приехал без семьи, уезжал семейным человеком. У него была жена, любимый сын Игорек. Огорчало лишь, что судьба почти наверняка оторвала от него дочь Мэй.
В феврале 1922 года оба Чрезвычайных комиссара — Екаб и Антонина — втиснулись в поезд на Москву. Вещей с ними не было практически никаких, лишь то, что на них самих, да пеленки сына и теплая овечья шкура, чтобы не застудить малыша.
Быстро заметаются следы в песках, но пройди там добрый человек — его не забудут, свежим ветром разнесутся его слова, чтобы жизнь могла стать лучше, а сухое солнце не так жгло. В истории Туркестана Петерс останется навсегда. Пройдут десятилетия, а в книгах будут справедливо писать: «Ореолом заслуженной славы отмечены имена первых чекистов края — Я. X. Петерса, Г. И. Бокия, И. П. Фоменко, А. Бабаджанова, Д. Устабаева, X. Хусанбаева…»
В Москве «Чрезвычайка» реорганизовывалась в Государственное политическое управление (ГПУ). Созданная в экстраординарных обстоятельствах, ВЧК теперь, когда Республика выходила из гражданской войны и жизнь властно требовала решения созидательных задач, завоеванных оружием, героизмом народа, правдивым партийным словом, нуждалась в переменах, в приспособлении к новому времени; не все это понимали. Возникали и вопросы о будущем и изменениях работы ГПУ, разгорались споры, посещали сомнения. Петерс, например, считал, что ликвидация ВЧК несвоевременна, но хотел все же свои мысли проверить. С кем же серьезно поделиться соображениями?
И Петерс пишет письмо Ленину. Пишет о непорядках на железной дороге, в чем он еще раз убедился на утомительном пути из Ташкента; о торговле, кооперации, советских учреждениях, взяточничестве. Справится ли со всем этим новая организация? Пишет откровенно, переполненный тем, что хорошо знал. Петерс просил Владимира Ильича принять его.
Ленин весь февраль жил под Москвой в совхозе близ деревни Костино, вынужденный считаться с состоянием своего здоровья. Прочитав письмо Петерса, он ответил на него не откладывая:
«Тов. Петерс. От свидания должен, к сожалению, по болезни отказаться». Ленин не оспаривал картин беспорядков, нарисованных Петерсом, хорошо зная, что происходит на самом деле. Он недавно во многом убедился лично, ознакомился, в частности, с состоянием автодрезин ВЧК. Увиденное так его поразило, что немедленно было написано письмо шифром лично И. С. Уншлихту в ВЧК и В. В. Фомину в НКПС: «Состояние, в котором я нашел автодрезины, хуже худого. Беспризорность, полуразрушение (раскрыли очень многое!), беспорядок полнейший, горючее, видимо, раскрадено, керосин с водой, работа двигателя невыносимо плохая, остановки в пути ежеминутны, движение из рук вон плохо, на станциях простой, неосведомленность начальников станций, видимо, понятия не имеют, что автодрезины ВЧК должны быть на положении особых литер, двигаться с максимальной быстротой не в смысле быстроты хода — машины эти, видимо, «советские»,