— Гавин, я точно не собираюсь ее обижать. И никому не позволю этого делать. Надеюсь, недоразумение разрешено?

Кивок.

— Извините.

— Да не за что тебе извиняться. Я рад, что у тебя хватило духу не промолчать.

Мальчишка дернул носом и подбородок задрал, пытаясь казаться выше. Надо будет лошадь ему подобрать, и к оружейникам заглянуть не мешало бы: деревянные мечи хороши, но пора и железо осваивать.

— Я не трус.

— Никогда и близко не думал. Гавин, я понятия не имею, что у тебя с Гийомом не сложилось… и выяснять не стану, потому что это будет не совсем честно с моей стороны. Если захочешь, то расскажешь сам, — конечно, нехорошо детей обманывать: история вышла громкая, и Урфин без труда выяснил подробности. Куда сложнее оказалось сохранить спокойствие и не вмешиваться. — Но я рад, что твой отец доверил мне тебя учить.

— Спасибо.

Недетская краткость. Ничего, со временем отойдет. Хорошо бы Гийому к этому времени объявится. Уж больно счет к нему велик.

— Так, — Урфин указал на дверь. — Если вдруг проснется раньше, чем я вернусь, то ванну и завтрак можно. Уходить — нельзя. Скажешь, что я запретил.

Сомнительно, чтобы Тисса решилась уйти в рваном платье, но с запретом — оно надежней.

— А вы куда? — Гавин помог одеться.

— Сознаваться.

— В чем?

— Во всем… или почти.

Настроение было до отвращения радужным. Еще немного и Урфин в дворцовый парк побежит, ромашки собирать, просто так без особой на то надобности. Впрочем, он слабо представлял, какая надобность может подтолкнуть его к столь алогичному поведению.

Изольда завтракала, что было хорошо, поскольку сытая женщина много безопаснее голодной. И завтракала не одна… кажется, Урфин многое успел пропустить, и ромашкам придется слегка погодить.

До Белой скалы Юго добрался вплавь.

Если бы его кто-то увидел, то счел бы безумным. Возможно, решил бы спасать, тем самым облегчив работу — благородство наказуемо. Но осенью на берегу было пусто. Волны уже слизали налет инея с седой гальки и отступили, бросив на берегу влажную ветошь водорослей, дохлого краба и парочку раковин. Юго подобрал одну — нарядную, со многими шипами — подарит кому-нибудь.

Нанимателю. Глядишь, станет добрее.

Раздевшись, Юго минуты две стоял у кромки воды, позволяя ветру исследовать тело.

Хорошо…

Море то отступало, то кидалось под ноги, норовя облизать ледяную кожу. Первый шаг — первый ожог. Нырок. Крик, который получается запереть в горле. Вкус соли. Слезы — все-таки Юго давно не обнимался с зимой.

Стихия играет. Тысячелапый зверь, который то подхватывает Юго, желая вышвырнуть на берег, то обнимает, обвивает скользким телом своим, точно пробуя на вкус.

Плыть недалеко — всего-то около километра. И Юго почти не устает.

Белая скала и вправду бела. Не мрамор, не лед, но что-то иное… Юго не сразу понимает, что это. Он становится на колени, нюхая странный материал, пробует его на вкус.

Мел?

Нет. Но похоже.

Белая поверхность испещрена многими линиями, которые складываются в странный узор. Бабочки? Бабочки. Каменные вианы, кажется, так их называют.

Остров невелик. Его посещают, но редко — причал для лодок успел покрыться слизью, а настил и вовсе гнилой. Но кострище выделяется черным пятном. И старый навес все еще прочен.

Возможно, сюда не следовало приходить, но Юго должен почувствовать место.

Он ложится под навес и закрывает глаза, прислушиваясь к ветру, к морю, к самому миру, который еще не знал, что ему предстоит в очередной раз меняться по воле человеческой.

Почему они просто не могут жить?

Юго не позволили. Он пытался, долго, пока не понял, что слишком изменен, чтобы быть нормальным. Но эти-то… Наниматель твердит о высшей цели, а на самом деле он просто мстит. И ладно бы человеку — некоторые люди стоят мести. Но мир-то убивать зачем?

Черная туча принесла первый снег.

До Зимнего бала оставался месяц.

И две недели.

Это много. Если наниматель передумает, то… Юго, пожалуй, будет рад.

Если вас обещают окружить заботой и вниманием, хорошенько подумайте, как вы будете из этого окружения выбираться.

Мудрый совет.

Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…

Хотя гостей мы и не ждали.

А вид у Их Сиятельства виноватый, но в то же время сомневающийся, отчего мне вдвойне подозрительней становится. Ох, сдается, не Кайя стал причиной нынешнего визита. Он-то рад, и я рада, что он рад. И кажется, мой муж совсем успокоился, во всяком случае, аппетит не пострадал — Их Светлость с огромным удовольствием потребили и свой завтрак, и мой, и возмутиться успели, что еды мало.

Но вопрос не в Кайя.

— Иза, — Урфин от предложения к завтраку присоединиться — смена блюд вторая, но сдается, что не последняя — отказался. И присаживаться не стал. Стоит себе такой суровый, неподкупный и прекрасный, как чужая совесть. Сапоги сияют. Выправка военная. Тон мрачный. — Я хочу тебе сказать, что эту ночь Тисса провела у меня.

Молодец, Изольда, возьми печеньку за догадливость. Заодно и рот заткнешь до поры, до времени.

А Кайя жевать перестал.

— Я ее запер.

А вот это что-то новое.

…Иза, ты понимаешь, о чем он?

…нет.

— Мне срочно понадобилось вчера уйти. Я ее запер. А вернулся поздно. Решил никого не беспокоить…

О да, если бы Кайя не появился, я была бы совершенно спокойна за Тиссу.

Кайя перехватил руку с кубком.

…не надо. Если ты подписала договор, то он имеет право поступать так, как считает нужным. Хотя я, конечно, не одобряю.

Я тоже не одобряю, но швырять в Урфина кубком не собиралась. У меня, может, от таких новостей в горле резко пересохло.

— Я осознаю, что это было безответственно с моей стороны…

Мне не почудилось? Урфин говорит про ответственность? Он новое слово выучил!

— …и ты беспокоилась…

На его счастье, я не успела.

— Но если ты хочешь что-то сказать, то скажи мне.

Скажу. Только пусть способность говорить вернется. И ведь сама виновата… надо было проследить. Поверила Магнусу. Они с Урфином — одной крови. Авантюристы несчастные.

— Тиссу я не позволю обижать никому, — тихо завершил покаянную речь Урфин. Еще бы каблуками щелкнул в качестве эмоциональной точки. Но и без каблуков получилось… выразительно.