поля. Эдуард Иванович дал свисток и ждал, когда же они наконец начнут — команда, пропустившая очередной гол.

Наташа вдруг взяла мяч в руки… Пауза… Что за шутки?

— Право на восьмиметровый!

И разом переломилась игра. Героизм немножко повышел из первого отряда, как воздух из проколотой камеры… А на таком «велосипеде» далеко не уедешь. Уже неплохо! В воротах Шамиль делал довольно-таки петушиные подскоки и наклоны — якобы разминался. А чего там разминаться, когда ты уже полтора тайма отыграл! Он просто мандражировал. Так и запишем: он нас боится… побаивается.

Но и она сама побаивалась!

— Хочешь, я пробью? — тихо спросил Денис.

В глаза при этом он не смотрел.

— А забьешь?

— Должен.

Наташа покачала головой:

— Ладно, я сама.

Все как в прошлый раз: вратарь, мяч, она. Остальные игроки сгрудились на линии штрафной площадки. Только настроение не то… Спокойно. Бью по пустым воротам.

Побежала на мяч, и ничего не существовало сейчас для нее. Удар!

Шамиль только вздрогнул. Мяч вонзился в левую шестерку, в ту же самую… Потом он все-таки упал, вратарь, но исключительно для очистки совести, для зрителей, для своего авторитета перед командой.

Эдуард Иванович как-то особенно протяжно свистнул и показал на центр. Он словно бы тоже болел сейчас за нее. И здесь Наташа, совсем одна, даже глазами не посоветовавшись с Андреем Владимировичем, сказала судье:

— Право на восьмиметровый!

Пришла по-настоящему грозная и трудная в ее жизни минута…

Стадион притих. Не то растерянно, не то торжественно. И Шамиль Фролов забыл, что перед ним только девчонка, причем младше, причем слабее во всех отношениях. Он почти видел, что удар будет опять в ту же шестерку. Но вместо того, чтобы прыгнуть на мяч, с каким-то особым отчаянием и обреченностью грохнулся в другой угол.

Так она совершила самый великий подвиг за всю историю матчей между первым и вторым отрядом… Она шла к центру поля в окружении своей команды. Шла, ни на кого не глядя. И никто не смел броситься поздравлять ее, потому то, когда человек совершает подвиг, поздравления выглядят как-то неуместно.

А зрители, конечно, бушевали. Ведь они были далеко от великого человека и желали выразить ему свои чувства…

Первый отряд, сгрудившись у ворот Шамиля, смотрел вслед Наташе и ее свите. Нет, это не был военный совет, это было… военное молчание, что ли.

Второй отряд уже стоял на своей половине поля в ожидании дальнейшего сражения, и Наташа Яблокова в центре.

— Пошли! — сказал Вадим. Все побежали вслед за капитаном.

Они понятия не имели, как будут играть… «Аве, Цезарь! Моритури те салютант!» — «Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!» — так кричали древнеримские гладиаторы, когда выходили на арену цирка. И всякому понятно, какое у них было тогда настроение. Что-то подобное испытывала сейчас и команда первого отряда.

Опомнившийся Коля Кусков выскочил к самой кромке поля, закричал им:

— Играть по-старому!

Но вряд ли кто услышал его.

Нет, услышал!

Был и в первом отряде большой спортсмен. Добрый человек, но большой спортсмен — Вадим Купцов… А почему «но»? Кто, собственно, сказал, что одно другому противоречит? И бросьте вы свои сомнительные «аве, Цезарь!».

Обводка, удар. Перехват. Длинный пас на выход. Эх, Серов не успел. «Серый, не спи — замерзнешь!» В глазах у второго отряда еще сверкает салют победы, а тут, оказывается, надо играть.

— Денис! Денис же! — кричит Алька.

Проворонил Денис… Вадим Купцов рванулся вперед тяжеловесно, мощно. И вдруг остановился. И вся игра замерла на мгновение. Серов метался, путая защитников. Но Вадим высматривал не его.

— Роми!

Мяч летит медленно, как во сне. Видно каждый шов. А что ты с ним поделаешь?!

Ромка прыгает, бьет почти в упор… Вот уж действительно — против лома нет приема.

Начали с центра. Играть оставалось еще семь минут. На табло красовался небывалый в футболе счет — 4:4. А растерзанные нервы второго отряда уже совсем не годились для борьбы. Им бы хоть защищаться подружней — они лезли на рожон. Потому что не согласны были на ничью, не умели и не хотели тянуть время, как некоторые умные команды мастеров.

Все перепуталось. Защитники ринулись в атаку. Нападающие застревали в собственной штрафной. Некоторые комментаторы называют такую игру открытым футболом. Но есть для этого и другое название — «Бей — беги».

И били, и бегали. Первый отряд, к слову, тоже был сделан не из противотанковой брони. И здесь уже просто кому-то должно было повезти… Повезло старшим.

Все получилось, как в первом тайме. Серов и Лучик вышли к воротам. А в защите одна Яблокова, которой бы надо быть совсем в другом месте. Ромка без лишней мудрости протолкнул мяч вперед и побежал. И сразу стало ясно, что Наталья не так уж быстро бегает, что она все-таки девчонка.

Зубаткин выскочил из ворот, чтобы сократить угол обстрела. Но Ромка не ударил, откинул Серову. Остальное, как говорится, было делом техники.

Они еще успели начать с центра поля. Успели даже заработать штрафной и успели ударить… Мяч проскакал безнадежно в стороне от шамилевских ворот. И почти сейчас же взревел финальный свисток.

Первый отряд — и болельщики и зрители — бушевали, как малые дети. Построились в центре поля. Михаил Сергеевич стал прицеливаться своим «Зенитом». Народ сразу повалил на поле: всем хотелось запечатлеться на такой исторической фотографии.

Алька Лимонов плакал и не мог остановиться. Каждый раз старался насухо вытереть глаза — слезы опять выползали на щеки.

— Прекрати ты команду позорить! — крикнул Денис и сам заплакал.

Так они и остались во веки веков на исторической фотографии — ревущие дружки-приятели. А Игнатов стоял насупленный. А Зубаткин — опустив голову — только по чубу да по перчаткам можно было потом узнать: вот он, наш вратарек.

А у Наташи Яблоковой осталось на снимке растерянное какое-то лицо. Уже осенью и зимой она не раз разглядывала себя: почему же растерянное?..

В жизни так, слава богу, почти никогда не бывает. А в спорте всегда: сколько бы ты ни совершал подвигов, но если общая победа на стороне противника, то все твои местные заслуги и удачи тускнеют, пропадают и выглядят не лучше, чем позавчерашнее кострище…

После игры команды пошли мыться. Наташа была одна в темноватом, несоразмерно большом девчоночьем душе. Она сделала себе прохладную воду, которая, как известно, успокаивает… Наташе делалось все грустнее.

За гулкой стеною галдели мальчишки. Матч громоздился в их разговорах скопищем военных картин. Наташа старалась не прислушиваться и невольно слышала. И конечно, не слышала