— И если мы вставим такую интерпретацию в текст, — продолжал Роландо, — предложение будет читаться так: «Великая утренняя звезда миновала самую красную часть Большого небесного Скорпиона».

Чель отреагировала мгновенно:

— У нас есть возможность воссоздать положение Венеры на небесном своде в то время, когда Пактуль писал свой кодекс.

— На основании этого я пришел к выводу, что в тексте должны содержаться и другие ссылки на знаки зодиака, — сказал Роландо, — и дал компьютеру задание провести поиск всего, что может описывать созвездия.

— Нам нужна помощь специалиста в археоастрономии, — вмешался Виктор. — Патрик ведь работает с зодиакальными созвездиями, если не ошибаюсь?

У Чель защемило сердце.

— А нам вообще известно, где он сейчас? — спросил Роландо.

Ей это, конечно же, было известно. Когда ввели карантин, Патрик прислал ей электронное письмо, беспокоясь, все ли с ней в порядке. И чтобы она знала, где его искать, если что-нибудь понадобится. Но она не потрудилась даже ответить.

«Мое алое оперение покрыто голубыми и желтыми полосами. Прилетев сюда, я давно ничего не ел и мог умереть с голода, если бы он не спас меня. Я перелетал вместе со стаей, но отстал от своих, когда мы миновали Кануатабу, и только этот писец вернул меня к жизни. Я кормился червями, которых он находил для меня в грязи. Дождей не было так давно, что даже земляные черви стали полумертвыми и почти высохли. Но самое важное, что мы с этим человеком даем друг другу то, в чем каждый из нас нуждается.

Я — Пактуль, придворный писец Кануатабы, приободрен присутствием красного ары, залетевшего в мою пещеру.

С самого рождения моей духовной сущностью был назван именно ара, и эта птица всегда служила для меня добрым предзнаменованием, когда бы ни попалась мне на глаза. В ту ночь, когда убили Оксиллу, ко мне залетел подраненный попугай. Я дал ему земляных червей, потому что у меня больше нет фруктовых семян, чтобы накормить птицу, а потом напоил каплями крови из своего языка, чтобы приветствовать его. Через этот обряд мы стали единым целым. В своих снах я перевоплощаюсь в дух этой птицы. И теперь я так же рад ее прилету, как она радуется мне. Это большая редкость — обрести свое духовное животное во плоти, и для меня сейчас нет большего счастья.

Потому что и дождь мы видим теперь лишь во сне, а люди в Кануатабе с каждым днем страдают от голода все больше. Маис, бобы и перец стали так же недоступны, как и мясо, и многие уже питаются одними листьями кустарника. Выделяемый мне рацион я раздаю детям друзей, поскольку сам привык к долгому воздержанию в своих попытках общаться с богами, и мое тело больше не требует обильной пищи.

Хотя Оксиллу умертвили уже двенадцать солнц назад, это видение неотвязно преследует меня. Оксилла был хорошим человеком, почти святым, а его отец принял меня в свою семью, когда маленьким мальчиком я остался без родителей. Помню я только своего отца. Моя мать умерла, когда тужилась, чтобы вытолкнуть меня на свет из своей утробы. Отец не мог воспитывать меня один, но наш правитель Ягуар Имикс не разрешил ему взять другую жену из числа жительниц Кануатабы. И тогда он бежал к большому озеру близ берега океана, на землю наших предков, чтобы воссоединиться с ними, как птица воссоединяется со своей стаей. Назад он уже не вернулся, и тогда отец Оксиллы взял меня, круглого сироту, и сделал братом Оксиллы. И вот мой брат был жестоко убит Властителем, которому я служу.

Я вернулся во дворец в тот день, когда луна ополовинилась, а вечерняя звезда должна была пройти прямо сквозь Ксибальбу. Мне пришлось загнать внутрь свою тоску по Оксилле, потому что едва ли было разумно демонстрировать свое недовольство указом правителя. Меня вызвали к нему по причинам, мне неизвестным.

Вместе со своей птицей я прошел мимо других знатных особ, собравшихся в центральном патио перед дворцом. Среди них был Марува — член совета, которого ни разу в жизни не посетила собственная мысль. Он стоял, прислонившись к одной из великих колонн, окружавших патио, и казался карликом рядом с камнем, достигавшим высоты семи ростов обычного человека. Беседовал он при этом с послом Властителя, который, как знали все, снабжал черный рынок на Задворках галлюциногенами. Когда я проходил мимо, оба посмотрели на меня с подозрением и стали перешептываться.

Я достиг ступеней дворца, и один из охранников провел меня в покои правителя. Властитель и придворные только что покончили с едой — еще одним тайным ритуалом, к которому допускались только он сам и его подхалимы. Эти люди насладились поистине щедрым пиром. Мои ноздри заполнил аромат благовоний, подавивший запах употребленного ими мяса животных. Этот аромат ни с чем не спутаешь. Я уже попадал во дворец к окончанию пиров и всегда ощущал в воздухе этот горьковатый запах, исходивший от костра, который они возжигали, дабы освятить свою трапезу. Секретная смесь сжигаемых растений считалась еще одним источником могущества Властителя, и Ягуар Имикс был горд обладанием ею. Но когда я опустил свою птицу и поцеловал жалкий известняк пола, аромат изменился, и я больше не ощущал его где-то у себя в гортани, как это было чуть раньше.

Ягуар Имикс пригласил меня в нишу своих покоев и приказал сесть на пол у подножия трона, который великое светило озаряет во время солнцестояния, а свет луны возвещает восседающему на нем о наступлении периода сбора урожая. У Ягуара Имикса узкое и острое лицо, что он всегда считал признаком своего царственного происхождения. Нос его тоже заострен подобно птичьему клюву, а вот лоб плоский, но и это лизоблюды причисляют к приметам его богоподобия. Его одеяние сшито придворными портными из хлопковой ткани и окрашено в подобающий правителю зеленый цвет, и его почти невозможно застать без покрывающей голову шкуры ягуара.

И Ягуар Имикс, наш священный Властитель, заговорил, повысив голос так, чтобы ему могли внимать все присутствующие:

— Мы должны почтить великого бога Акабалама за те многочисленные дары, которыми он осыпал мое прекрасное государство. Воздадим же ему хвалу! Тебе, о Акабалам, посвятим мы готовящийся сейчас священный пир и принесем посильные жертвы, чтобы ты вновь дал нам свои неоценимые дары. Мы приготовим для пира мясо, какого еще никто никогда не пробовал в этом городе, и созовем на него всех жителей Кануатабы. Это станет празднеством в честь Акабалама и ритуалом освящения закладки первого камня новой пирамиды…

Я пребывал в полном замешательстве. О каком пире вел он речь? Откуда возьмется пища для подобного чревоугодия в то время, когда весь город голодает?

И я сказал:

— Прости меня, Высочайший, если я что-то неверно понял. В городе действительно намечается священный пир?

— Да такой, какого здесь не видели за последние сто оборотов Календарного диска!

— И что же это будет за пир?

— Мы обо всем сообщим, когда настанет время, писец.