– Мне больно… – выдавливаю из себя едва слышно.

Ещё немного и ноги перестанут держать вовсе. Я почти не чувствую их. Упираюсь лбом в холодный автомобильный металл, ведь он – единственная моя опора, хоть и далеко не надёжная. Да и этого лишаюсь вскоре. Артём резко разворачивает к себе лицом, продолжая удерживать мои руки и шею в прежнем положении. Ничего особенно не меняется. Разве что теперь он прижимает меня к машине спиной, и я могу видеть его лицо. В глазах цвета бездонной синевы плещется столько неприкрытой ярости, что невольно содрогаюсь, когда понимаю: презренное чувство целиком и полностью посвящено мне одной.

– Больно тебе? – переспрашивает он в неприкрытой усмешке. – В самом деле? А ты вообще помнишь, что такое боль? – времени для ответа не оставляет, тут же продолжая: – Знаешь, каково это, проснуться однажды утром и осознать, что та, кто клялась тебе во всём вечном и нерушимом – ушла и даже «до свидания» не сказала? Не просто ушла. Забрала вместе с собой твоё будущее. Не поинтересовалась твоим мнением. Забила на твои чувства. Просто свалила в неизвестном направлении! Как считаешь, Жень, это может быть действительно больно? – сдавливает пальцы на моём горле сильнее, в то время как в синих глазах вспыхивает чистейшая ненависть. – Ты же бросила меня, Жень! И ребёнка нашего нерождённого убила! Убила, мать твою! А потом вернулась и всего меня наизнанку вывернула, будто прежнего тебе мало было! Всю душу, зараза, вымотала! А теперь решила повторить всё по новой?! Нихера так не будет, поняла?!

Каждое его слово отпечатывается в моей голове, будто клеймо, выжженное раскалённым прутом. Проклятый отпечаток прижигает сердце, расплавляет и уничтожает душу. Я закрываю глаза. Не собираюсь плакать и выдавать свою слабость. Но солёные капли спускаются с моих ресниц, смешиваются с дождём, и я ничего не могу с этим поделать.

Вот только Артёму и этого мало.

– На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! – отпускает мою шею и перехватывает пальцами за подбородок, приподнимая лицо. – Ну что, Жень? Вспомнила, что такое боль? Или тебе до сих пор не понятно? Всё ещё думаешь, что больно тебе? Так знай… не тебе одной!

Очередной поток чужой ярости врезается в сознание и вынуждает открыть глаза. Не могу же я проигнорировать и это, сколь бы того ни хотелось.

– Прекрати… – единственное, на что хватает меня.

На губах Рупасова мелькает горькая ухмылка.

– Нельзя прекратить то, что ещё и не начинал, – ядовито отзывается он, дёргая на себя, тем самым впечатывая в своё тело. – А я пока что только на полпути к этому началу, – добавляет зловещим многообещающим полушёпотом.

Его пальцы на моём лице плавно скользят и перемещаются на затылок. И тут же впиваются с такой силой, что хочется кричать от этой пытки. Хотя я всё равно упорно молчу, кусая губы. Отчаянно надеюсь, что очередное безумие в моей жизни будет длиться не так долго… Вытерплю. И не такое приходилось терпеть.

Но я ошибаюсь. Очень сильно. И жестоко.

– Знаешь о чём я думаю сейчас? – вопреки всему предыдущему, предельно ласково вновь заговаривает он.

Артём склоняется ближе, задевая своими губами мои губы. Могу не только слышать его голос, но и прочувствовать на себе каждый звук, улавливая чужое тяжёлое дыхание. И если прежний грубый тон мужчины, исполненный ненависти, подталкивал меня к грани, где живёт лишь безнадёжный страх, то теперь…

Я в откровенном ужасе.

Рупасов так и не отстраняется. Внимательно и пристально всматривается в мои глаза с неподдельным интересом. Будто ищет там ответ на недавно заданный вопрос.

– Знаешь? – повторяется Артём.

Прикосновение губ к губам – невесомое, почти не ощущаемое, но мне стоит огромных усилий не податься навстречу. Наверное, я окончательно спятила, а может просто таким образом надеюсь преодолеть ту невидимую преграду, которую он возвёл между нами. Ведь я всё ещё помню – мой самый первый в жизни мужчина может быть совершенно другим: моим, родным и близким настолько, будто бы и нет такого понятия как я и он, а только – мы.

– Нет, – отвечаю тихо.

Судорожно сглатываю, с огромным усилием удерживая визуальный контакт, хотя больше всего на свете хочется отвернуться и вновь закрыть глаза. Не смотреть, чтобы забыть о последних минутах своей жизни, да и вообще больше не думать о том, что будет впереди. Ведь ожидание – оно невыносимо.

– О том, как сильно я хочу придушить тебя за всё.

И…

Всё.

Дальше – сплошное безумие…

Он вторгается в мой рот глубоким жадным поцелуем. А я даже не сопротивляюсь. Рассудок давно бьётся в истерике и не способен на что-либо иное. Тело в одно мгновение предаёт, охотно реагируя вперёд собственного осознания происходящего. Так и стою, позволяя мужчине не только владеть мною, как вздумается, но и отбирать жалкие остатки кислорода из лёгких. Возможно потому, что и сама сейчас больше всего на свете желаю задохнуться и перестать чувствовать всё то, что раздирает изнутри безжалостной агонией противоречий, которую принесли призраки прошлого. Ведь, как бы то ни было горько и мерзко, абсолютно всё, что сказал Артём – правда. И, наверное, моя собственная ненависть ко мне, рождённая этой истиной, ничуть не меньше, чем его.

– Так сделай… – произношу прежде, чем понимаю, что получается вслух.

Мужчина замирает, а после немного отстраняется, глядя с неверием. С пару секунд просто стоит и смотрит. Новые вспышки молний, перечёркивающих тёмное небо, вместе с очередными раскатами грома, только добавляют его образу мрачности.

– Хера с два ты избавишься от меня, – злорадно ухмыляется Рупасов.

Отшатывается назад. Больше не прикасается. И мне бы радоваться, вот только холод, окутавший тело, мгновенно пробирается в душу. Но я не спешу исправить эту неправильность. Обхватываю себя обеими руками за плечи в надежде, что и этого будет достаточно, чтобы хоть как-то согреться. Конечно же, не помогает.

– Я не собиралась. Избавляться от тебя, – ненадолго умолкаю, отмеряя себе немного времени для формулировки более правдоподобного оправдания: – Я за сыном поехала, – добавляю виновато. – В аэропорт. Его Ромины родители скоро привезут.

Самолёт должен приземлиться скоро, но я ещё вполне могу догнать необходимое время в пути, если уеду в ближайшие полчаса. Ещё бы вот только удалось.

Мужчина подозрительно прищуривается, с хрустом сжимая кулаки.

– То есть, потом ты собиралась вернуться обратно? – вкрадчиво уточняет он.

Ничего не говорю. Молча отвожу взгляд в сторону, наблюдая за тем, как крупные капли дождя разбиваются об асфальт. Но Артём и сам знает правильный ответ.

– Лучше бы ты и дальше молчала, – дополняет в презрении.

На его губах мелькает жестокая улыбка. Мужчина сокращает расстояние между нами и кладёт обе ладони на мои бёдра, вжимая пальцы с такой силой, что мне снова больно. Должно быть, потом обязательно останутся синяки. Но внешне я не подаю вида, будто бы это и правда значимо. Возвращаю