Юрий верил. Катя, кажется, тоже.

Впрочем, ничего такого Полина, слава богу, демонстрировать не стала, а продолжала свой рассказ:

— Еще нас обучали пользоваться всякими спецсредствами — газами, ядами, взрывчаткой, снотворными, техникой… Научили открывать любые замки без ключа. Научили подключаться к любой спецсвязи. Это мне, кстати, как раз недавно пригодилось. — Впервые улыбка промелькнула на ее лице. — Я тут на днях к спецсвязи самого НКВД сумела подключиться — так всю, наверно, Лубянку на уши поставила!..

Еще там, в этой школе для «невидимок», над девчонками вытворяли всякое… Тоже чтобы не слишком раскисали, если такое начнет вытворять враг. Особенно усердствовали Палисадников и Недопашный, — что, знакомые фамилии?

— Теперь понимаю, за что ты их так, — произнес Юрий.

Полина покачала головой:

— Ничего вы еще не понимаете!.. Но если не хотите слушать дальше…

— Хотим! — отозвались хором Катя и Юрий.

— Что ж, тогда слушайте… В общем, лет через пять все мы стали настоящими «невидимками», сильными, смелыми, беспощадными, неуловимыми. Тогда нас стали выпускать поочередно на задания. Задания эти были всегда одинаковые — убрать того, на кого нам указывали, причем убрать как-нибудь по-хитрому, чтобы никто не догадался как. Убрать — и исчезнуть. Как невидимка.

С заданием справлялись все: подготовочка у нас у всех была что надо! Но мы с Полей и на этом фоне выделялись как лучшие.

Катя спросила:

— И сколько же вам тогда было лет?

— Когда, в самом начале? Тринадцать, четырнадцать.

— И в этом возрасте вы уже…

— Убивали? — закончила за нее Поля (Уля то есть; Васильцев уже и сам начал путаться в их именах). — Да мы, по сути, больше-то ничего и не умели, кроме как убивать. Зато уж это мы умели делать, поверьте, очень хорошо.

Был, правда, у нас с Полей один провал… Ну, не совсем, конечно, провал — задание-то мы выполнили, но вот потом — попались. В Испании это было, в тридцать седьмом году, нам обеим тогда по шестнадцать лет стукнуло. (Значит, Юрий не ошибся — сейчас девушке было девятнадцать.)

Забросили нас туда с заданием убрать одного важного франкистского генерала. И это мы, конечно, в конце концов сделали, хотя задание было непростое, даже почти невыполнимое: он всегда находился в окружении не меньше полусотни солдат, а ездил только в сопровождении машин с автоматчиками или танков.

Но нашли мы у него одну слабину: был он, этот генерал, до девок больно охоч. А нас, кроме всего, выучили выглядеть на любой возраст. В общем, переоделись мы, накрасились, вот нас к нему и допустили.

Обыскали, ясное дело, даже заколки из причесок повынимали; но оружие нам ни к чему, одних рук было вполне достаточно.

Первой Полину к нему впустили… Уж не знаю, до чего у них там дело дошло, знаю только, чем все закончилось. Поля его убила, ткнув пальцем в глаз. Потом еще и шею сломала — на всякий случай. Конечно, шла она на верную смерть: окна там были зарешечены, у дверей охрана, так что она просто сидела и дожидалась, когда ее схватят.

Только утром, наконец, всполошились. Взяли ее, в общем…

А я могла бы запросто уйти, но решила: пускай со мной будет то же, что и с Полей. Жили вместе — ну так и умрем вместе…

Сразу нас убивать не стали, изгалялись два дня: и на дыбу за руки подвешивали, и иголки под ногти загоняли, и каленым железом жгли… Мы слова не проронили — вот как нас в этой спецшколе выдрессировали!

— Бедные девочки! — тихо проговорила Катя.

— А мы никакими такими «бедными-несчастными» себя не чувствовали. Наоборот! Вот так вот, под пытками, умереть за Родину — мы воспринимали это как настоящее счастье!

— Вот потому я и говорю — «бедные», — шепнула Катя, но Полина (Ульяна то есть) ее, кажется, не поняла.

— Но оказалось, умирать еще пора не пришла, — продолжала она. — Когда нас вели вешать в ближний лесок, отряд нарвался на испанских партизан, те нас и отбили. Доставили нас в Мадрид полуживыми. Потом спецрейсом — назад, в Москву.

Поле за это орден Красного Знамени дали. Товарищ Калинин лично вручал… Ну а мне — выговорешник с занесением в личное дело, — краешками губ улыбнулась она.

— За что это? — нахмурился Юрий.

— Как «за что»! Ну я же, в отличие от Поли, могла сбежать, а не сбежала. Не пожелала, значит, сберечь себя для нового задания Родины. А всякие такие дела, наподобие дружбы до гробовой доски, — это там не поощрялось, называлось «буржуазными пережитками».

Но, несмотря ни на что, я для себя решила: пускай «пережитки», но случись еще раз такое — я все равно Полю не оставлю. Да и была уверена — она меня в тот раз тоже не оставила бы. И правильно была уверена! Потом нас еще выпускали на задания — и она, Поля, ни разу не бросила меня в трудную минуту. У нее за это потом было целых три выговорешника, хоть она и орденоноска, там на это не обращали внимания…

Юрий смотрел на Полину-Ульяну и в каждый миг видел в ней то одного, то другого человека — то совсем девчушку, то совсем взрослую женщину. Впрочем, тут не было ничего удивительного. Она, несмотря на возраст, действительно оставалась девочкой-подростком, не видевшей в жизни ничего, кроме жестокости и убийств. В то же время глаза у нее были взрослые от пережитых бед, это уж никуда не спрячешь.

Она между тем продолжала:

— …Это случилось года полтора назад, уже после того, как вражину Ежова расстреляли. Нашу спецшколу «невидимок» вдруг спешно перевели из-под Москвы куда-то в Сибирь. И порядки стали совсем другие. Нас держали, как зэков. Лагерь — а теперь это был самый настоящий лагерь — обнесли колючей проволокой, поставили вышки с пулеметами, по ту сторону проволоки — псы-людоеды. И занятия стали проходить уже совсем по-другому. Они стали бессмысленными какими-то: прыгать с высоченной горы (выживали немногие), нырять в прорубь, которую тут же закрывали щитом; потом из-под воды извлекали труп и хоронили где-то за проволокой без всяких почестей. Я вот все-таки сумела как-то задержать дыхание — поэтому и жива. Поля тоже сумела. А человек пять на этом погибли, и никто из начальства о них больше не вспоминал.

Еще некоторых отправляли, как нам говорили, на спецзадания, но никто живым назад не возвращался. Такое и раньше бывало, но тогда хоть к орденам представляли посмертно, а тут — ничего, тишина. Исчез человек — и все, концы в воду.

Тут-то и слухи между нашими поползли: нас всех уже списали. Начались побеги. Мы все-таки не простые зэки были, таких попробуй-ка поймай…

Да живыми и не ловили. Иногда целая рота автоматчиков выходила прочесывать тайгу, потом приносили трупы, закапывали в безымянной могиле. А если кого приводили живым — его тогда Ингусу отдавали, псу Недопашного. Он, Недопашный, тогда еще капитан госбезопасности, у нас нач. режима был. Хоть нас и учили голыми руками обученных псов убивать, но этот Ингус, видно, был натаскан не хуже — никто от него живым не уходил…