Вера кивала. И в этот момент думала только о том, что через час встретится с Мишей.

Она не поехала в каникулы домой, и обеспокоенная ее странным состоянием мама приехала сама и ужаснулась! Дочь было не узнать! Она похудела, выглядела замученной, в глазах – болезненный фанатичный блеск, и разговоры только о Мише и ни о чем другом. Евгения Максимовна расплакалась, и только мамины слезы как-то смогли отвлечь Верочку от предмета ее страсти и обратить, наконец, внимание на родную мать.

– Мам, ну что ты? – недоумевала дочь такой материнской чуть ли не скорби.

– Этого следовало ожидать, – тяжко вздыхала мама, вытирая слезы.

– Чего? – уточнила Вера.

– Твоего эмоционального срыва.

– Это не срыв, мам, это любовь! – фанатично доказывала дочь.

– Верочка, – предприняла попытку объяснить ей реальность мама, – послушай меня, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула Вера, села напротив, сложила на столе руки одну на другую в позе примерной ученицы, демонстрируя готовность слушать.

– Когда умер твой отец, – не удержавшись, снова вздохнула мама, – тебе исполнилось всего пятнадцать лет. У вас с ним всегда были особые отношения, очень близкие, Степан любил тебя больше всего на свете, баловал и был для тебя не только отцом, но и другом, эталоном мужчины. И вдруг он умирает в одно мгновение. Если бы он умер после долгой болезни, как бы тяжело ни было, у нас нашлось бы время подготовиться, или из-за несчастного случая, то можно было обвинять кого-то в этом. А здоровый, сильный, молодой мужчина в полном расцвете сил – и вдруг его не стало. И ты обиделась на него. Ты почувствовала себя преданной самым родным человеком. Преданной и брошенной.

– При чем здесь смерть папы? – возмутилась Вера, убрала руки со стола и, сложив ладони, сильно переплела пальцы, до побелевших костяшек.

– При том. Ты закрылась, захлопнулась внутренне, в одиночку переживая это, как тебе казалось, предательство. Для тебя его смерть стала таким ударом, что тебе нужно было найти виноватого, и ты выбрала самого отца. Целых полгода ты не плакала о нем, не могла. И за эти полгода ты научилась скрывать свои чувства, замыкаться и переживать все в себе. Есть люди, которые по характеру, от природы вот такие замкнутые, скрытные, а ты другая. Ты светлая, в тебе много радости и юмора, пусть ты и не открытый нараспашку человек, но замкнутость и закрытость – это не твое. Однако все эти годы ты так и не отпустила этой закрытости и пряталась в ней от людей и возможной боли. А ты человек сильных эмоций, до поры ты реализовала их в учебе, но твоим чувствам необходима и иная реализация, человеческая. Вот все это накопившееся и выстрелило, как из пушки, искажая твое восприятие мира.

– Мам, это, конечно, прекрасная лекция по психологии, – упорствовала в своем зацикливании Вера, – но у меня любовь, и тебе, мам, надо просто с этим смириться.

– Да какая уж там любовь, – продолжала тяжко вздыхать мама, – любовь людей делает чище, красивее, возвышенней и дает новые, небывалые силы и мотивации к творчеству. А ты выглядишь как больная, учебу завалила, только глаза горят, как у пациента с высокой температурой. Да и Миша этот, наслушалась я о нем.

Разумеется, они поругались. Никакой критики предмета ее страсти Верочка не переносила, резко пресекала и, понятное дело, ничего из сказанного тогда мамой не восприняла.

Она болела этой страстью. Это на самом деле нервно-психическое заболевание и тяжелая зависимость. Не дай вам господи!

Слава богу, скоротечная зависимость. Страсть не может длиться долго, этого человек не в состоянии вынести физически, это разрушает его не только как личность, но и телесно. У Веры защитный механизм самосохранения сработал относительно быстро – через три с половиной месяца, перед Новым годом.

В одно знаковое утро она проснулась, осмотрелась вокруг и, сжавшись внутри от потрясения, подумала: «Господи, где я нахожусь?! Как меня угораздило?»

Несколько месяцев, в поисках возможности провести ночь вдвоем, они с Михаилом мотались по чужим квартирам и в Подмосковье по дачам его знакомых, родственников и друзей. Половина из этих домов были простыми дачными хибарками, уже законсервированными на зиму, часть из них представляли собой строения чуть больше курятника, а другие, более пристойные для проживания, либо находились черт те где, больше чем за сотню километров, либо в них кто-то жил, ну, словом… вы поняли.

Вчера они приехали в один дачный летний домик каких-то дальних родственников Миши, отличавшийся от таких же хибарок только тем, что в нем имелся камин. Пахло пылью, грязными лежалыми тряпками и мышами. Камин никак не хотел зажигаться, дым валил внутрь, и «букет» запахов становился совершенно уж непереносимым. В итоге камин разгорелся, но без веселого энтузиазма, и огонь еле теплился, ну хоть потеплело. Света, понятное дело, не было, и они зажгли большой фонарь, который привезли с собой, достали какую-то закуску немудреную, бутылку неплохого вина, накрыли шаткий круглый стол, шутили о таком «гнезде любви».

А утром она проснулась прежней Верой Брацкой.

Как и что случилось за ночь в ее сознании, какие метаморфозы и выкрутасы психики – неизвестно, и каким образом произошло это переключение, до сих пор осталось для Верочки загадкой. Но после страстного секса она уснула в объятиях любимого счастливой в своем помешательстве женщиной, а проснулась нормальной, здравомыслящей серьезной девушкой.

И испытала настоящее потрясение!!

То, что не виделось и не замечалось ею ночью в темноте и страстях жарких, затмевающих разум, проявилось во всей своей убогой, устрашающей неприглядности при свете утра. Они лежали на чьем-то чужом, продавленном диване, от которого воняло каким-то прелым старьем, хорошо хоть на белье, которое привезли с собой, но сверху навалили старые хозяйские одеяла, какой-то тулуп, вонявший ну просто непереносимо. Камин потух еще ночью, и стояла такая холодина, что у Веры замерз кончик носа и пальцы на руках и ногах. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь запыленное оконце и драную выцветшую штору, прикрывающую его, выпятил грязный деревянный пол в мышином помете, полуразвалившуюся и рассохшуюся корявую мебель времен революции, какие-то кислые серые тряпки и вещи, сложенные стопками, пустые запыленные банки, бутыли и бутылки под столом.

У-жас!! Окраина сознания! Тупик бытия!

«Господи, как я дошла до такой жизни, вот до такого, как я могла дойти?!! – недоуменно билось у Верочки в голове. – Как можно было опуститься до такого животного состояния?!»

Вера осторожно повернула голову и посмотрела на мужчину, спящего рядом…

И ужаснулась еще больше!! Он показался ей совершенно посторонним, чужим и незнакомым человеком, настолько ненужным в этот момент, что первая мысль, пришедшая в голову, была: бежать!!

Мысль оказалась хорошей и единственно правильной.

Максимально осторожно Верочка выбралась из нагромождения шмотья, и чуть не застонала от холода. Найдя свою одежду, тихонько пробралась в соседнюю комнатушку, еще более убогую, превращенную в помойку, быстро оделась, стараясь не смотреть по сторонам. Передвигаясь с максимальными предосторожностями, разыскала свою сумку, кое-как привела себя в порядок, проверила кошелек и наличие денег в нем, документы, ключи, всякие мелочи, оделась. Постояла, вспоминая – ничего ли не забыла. Нет. И так же тихо выскользнула за дверь.