Серегу подтащили к забору, накинули на шею петлю. До него окончательно дошло, что дела его плохи, можно даже сказать, хреновы. Он судорожно вырывался, вопил раненой белугой. Петля уже натянулась. Серегины глаза полезли из орбит, он хрипел.

– Прекратите! – дурным голосом орал Карпатов, пробиваясь через толпу.

Он яростно работал локтями, головой, засандалил лбом в чью-то орущую беззубую харю. Ему удалось пробиться к месту казни. Он пер, как танк, расшвыривая людей.

А Серега уже метался в петле, дико и протяжно хрипел:

– Пустите! Ну, пожалуйста, пустите! Я все понял!

Он уже стоял на носках, как балерина на пуантах, а человек-обезьяна тянул на себя веревку. Карпатов бросился к Сереге, подпрыгнул, схватился за веревку, поволок ее к земле. Палач возмущенно завопил, вцепился в ветку, чтобы не упасть.

Первый пилот схлопотал удар по затылку, но вроде не сильный. Бешеная баба-яга огрела его клюкой. По почкам было уже чувствительнее. Он закричал от боли, выпустил веревку.

И тут, перекрывая шум толпы, на ближайшей мечети запел муэдзин.

Люди словно не слышали его. Азарт захлестывал их. Им нужно было срочно повесить русского. Серега хрипел, хватался за веревку, но она уже обвила горло, тянула ввысь. Глаза Сереги закатывались, руки слабели. Одолевая боль, Карпатов снова бросился ему на выручку.

Тут распахнулась калитка, и в проеме возникла колоритная личность. Высокий седобородый старец, весь в белом: халат до пят, жилетка, чалма с высоким навершием. Мулла!

Он что-то резко прокричал. Люди замерли, стали переглядываться, возвращаться в мир, где при первых криках муэдзина принято бросать свои дела и приступать к молитве! Усталый, злой мулла с темнотой под глазами обозрел толпу, снова что-то проорал, вскидывая руки, выставил вперед жесткую негнущуюся бороду. Понятно и без переводчика: «Вы что, оглохли, жалкие людишки? Дьявол лишил вас ушей? Вы не слышите? Час намаза! Час молитвы, а не убийства! Или вы неверные? На колени! Сейчас же на колени!»

Толпа застыла, потом мужчины повалились ниц, а женщины бросились со двора.

Опала веревка. Серега с закатившимися глазами повалился в руки Карпатову. Владимир Иванович выпутал товарища из петли, взвалил на плечо, как мешок с картошкой, и поволок в дом.

Обливаясь слезами, надрывно кашляя, Серега дотащился до дальнего угла казармы, уткнулся в стену лицом.

– Суки! – прокричал Витька. – Идиоты, кретины, что мы им сделали?..

Карпатов перевернул разбитый стол, поволок к двери. Глотов бросился помогать, они перегородили проход. Вакуленко волок какие-то доски, бросал поперек проема. Пленники притащили железный остов кровати, подперли им стол.

Серега дрожал в углу. Вакуленко, посчитавший, что принятых мер явно недостаточно, приволок к проему вторую кровать, взгромоздил рядом с первой, затем охапками таскал доски. Летчики задумчиво смотрели, как у выхода росла непробиваемая груда хлама.

Через несколько минут в дверь забарабанили.

– Открывать! – вопил переводчик Миша. – Открывать! Это свои! Уже никого нет!

Летчики нервно похихикали над забавным «свои», потом с интересом уставились на Вакуленко, который машинально продолжал упрочнять баррикаду.

– Шо уставились? – Хохол покрылся краской.

– Ничего. – Глотов покачал головой. – Сам заваливал, сам и разбирай.

– Почему это я должен ее разбирать? – возмутился Вакуленко. – Вас же, дураков, защищаю!

– Миша, потерпи! – крикнул Карпатов, промокая бинтом окровавленную голову. – У нас проблемы!

В дверь забарабанили со всей яростью.

– Открывать! – взволнованно восклицал Миша. – Срочно открывать!

– Ну, Вакуленко, ну, твою мать, защитник ты наш! – Глотов сполз с кровати и отправился разбирать баррикаду.

К этому делу нехотя присоединились все, кроме Сереги, для которого окружающий мир перестал существовать. Он видел всех в гробу и на кого угодно клал с соответствующим прибором.

В казарму вторглись взволнованный переводчик Миша и начальник тюрьмы Махмуд. В проеме мерцал автоматчик. Махмуд позыркал по углам, шагнул к окну, затем к трясущемуся Сереге, бросил Карпатову что-то резкое и явно непочтительное.

– Вы сами виноваты, – быстро перевел Миша.

– Конечно, – согласился Карпатов. – Мы всегда во всем виноваты.

– Не надо было смотреть, – объяснил Миша. – Похороны, да. Это нельзя.

– Интимная процедура, – подсказал Глотов. – При всем стечении народа. Понятно.

Начальник настороженно покосился на Глотова, выстрелил пальцем в окно и снова что-то сказал.

– Господин начальник разрешает смотреть в окно только утро и ночь. День нельзя.

– А дышать еще можно? – пробормотал Витька.

– Хорошо, – сказал Карпатов. – Мы будем смотреть только утро и ночь.

Махмуд задумчиво покорябал бороду, прошелся по казарме, остановился. Летчиков пронзил махровый ужас. Даже Серега перестал дрожать, повернул голову. Глотов сунул руки в карманы и тихо засвистел. Витька позеленел от страха. Начальник тюрьмы стоял на щите, под которым был подкоп. На половицах некая безалаберная душа оставила комок свежей глины.

Начальник тюрьмы что-то почувствовал, потоптался на месте и внимательно глянул на Карпатова. Тот тоже сообразил, в чем проблема. Нельзя сказать, что он не догадывался о планах членов экипажа. Шила в мешке не утаишь, особенно когда за дело берутся умственно отсталые персоны.

– Что-то еще, господин начальник? – спросил Карпатов.

Миша тонкой интеллигентной натурой почувствовал – что-то здесь не так. Он с любопытством завертел головой, приоткрыл рот.

– А?..

– Бэ, – сказал Глотов. – Рот закрой, граната залетит.

– Что-то еще, господин начальник? – терпеливо повторил Карпатов.

Начальник тюрьмы свел в кучку густые брови и снова стал осматриваться. Он обозрел всех без исключения, потом посмотрел на свои ноги. Глаза Махмуда зашныряли по половицам.

– А давайте чайку! – воскликнул Вакуленко срывающимся голосом и метнулся к ведру.

Зазвенело как на колокольне. Башкой, что ли, хохол бабахнулся? Вакуленко схватил ведро, побежал к колодцу.

Махмуд недоуменно глянул на Мишу. Тот быстро что-то вякнул. Начальника тюрьмы перекосило так, словно ему под нос сунули христианский крестик. Он сплюнул под ноги и удалился без комментариев. Миша побежал за ним.

– Фу-у… – выдохнул Глотов, опускаясь на кровать. – Серега, мать твою, ты почему землю после себя оставил? Уборщицу в штат наймем?

Серега резко повернулся. Его физиономия еще дрожала, но в глазах уже обосновалось что-то тупое, настырное, не пробиваемое никаким здравым смыслом.