Эти два человека – Краббе и Корф – были две противоположности в нравственном отношении: один – топорный, малообразованный, другой – с высокой культурой и государственным умом; один – грубый до цинизма, шутник, сквернослов, другой – олицетворение деликатности, приличия в формах и речах. Краббе прикрывал свою хитрость и изворотливость постоянным юмором и паясничанием; никто не говорил с ним серьезно, а между тем он сумел забрать в свои руки всё морское ведомство, сделаться правой рукой генерал-адмирала Константина Николаевича и пользовался расположением всех членов императорской фамилии.

Граф Корф всю жизнь провел за кабинетной работой; много важных дел государственных прошло через его руки и по званию государственного секретаря, и по заведыванию II Отделением Собственной е. в. канцелярии, и по председательству в Департаменте законов; он был человек тонкий, обладал способностью хорошо говорить и писать; но, воспитываясь в школе Сперанского и Блудова в эпоху Николая I, барон Корф, как и все современные ему государственные люди, отличался ловкостью в ведении дела, прилаживанием к чужим взглядам и неустойчивостью собственных убеждений. До высших чинов и званий он оставался ловким чиновником и потому не пользовался тем уважением, которого заслуживал по своим способностям, образованию и уму.

[Никогда не забуду фразы, сказанной им раз в Государственном совете. Когда по какому-то делу, поступившему в Общее собрание через департамент законов, барон заметил, что председатель, великий князь Константин Николаевич, не одобряет заключения департамента и некоторые члены также говорят против него, то он спокойно встал и своим мягким голосом объявил: «Всё, что до сих пор я слышал, не убеждает меня… в необходимости остаться при моем мнении». Это отречение от своего мнения было высказано так плавно и спокойно, что многие из членов Совета, не имеющие привычки скоро схватывать смысл слышанных слов, не поняли настоящего значения высказанных Корфом слов и почти готовы были удивиться его гражданскому мужеству.]

5 января. Понедельник. Сегодня состоялось погребение графа Корфа в Александро-Невской лавре. Государь был утром на выносе из дома, а в лавру не приехал; от этого отпевание происходило без особенной торжественности; съехалось не много народу, и мне казалось, что тень государственного мужа, целую жизнь искавшего почестей, обижена невниманием к почившему. Даже товарищ графа Корфа по выпуску из лицея князь Горчаков не почтил покойника своим присутствием.

7 января. Среда. Каждый день что-нибудь заставляет терять время и отвлекает от дела. Вчера по случаю праздника Крещения бóльшая часть утра проведена во дворце; обычный выход на иордань обошелся благополучно благодаря довольно теплому времени (градуса 2 мороза). Сегодня же весь день был занят разными церемониальными обязанностями: утром погребение адмирала Краббе и поздравление князя Николая Сергеевича Голицына с 50-летним юбилеем, а вечером – свадьба молодого офицера гвардии Финляндского полка Иванова, пасынка моего брата Бориса.

Генерал-лейтенант князь Голицын[66] – почтенный, высоконравственный человек. Я знаю его с 1835 года, когда учился в Военной академии, он же был тогда адъюнкт-профессором по кафедре стратегии и военной истории и составлял по лекциям барона Медема записки, отличавшиеся сухостью и длиннотой.

По выходе моем из Академии я принимал некоторое время участие в составлении князем Голицыным полного курса военной истории, от древнейших времен до наших дней. На мою долю досталась Тридцатилетняя война; но я недолго оставался участником этой работы: уезжая на Кавказ, я предоставил подготовленную мною статью в полное распоряжение главного редактора и позабыл совсем о предпринятом составлении Курса военной истории; да и сам князь Голицын должен был покинуть эту пенелопину работу, получив место директора Училища правоведения.

Лет пять тому назад, то есть по прошествии более 30 лет после прекращения работы, князь Голицын задумал вернуться к ней и докончить ее единоличным трудом. Когда он заявил мне об этом намерении, признаюсь, я усомнился в осуществлении такого обширного предприятия. И что же? С тех пор он ежегодно печатает по нескольку томов, так что теперь уже появилось томов 8 или 9. Читать эту сухую компиляцию, конечно, невозможно; но труд добросовестный и по крайней мере может служить справочной книгой. Не могу не преклониться перед такой выдержкой и усидчивостью.

Сегодня, приехав к князю Николаю Сергеевичу с поздравлением, я с удовольствием припоминал ему давнопрошедшие времена и выражал с искренностью удивление мое его постоянству и терпению. Замечательно, что он с тех же времен не только не изменил своего образа жизни, но даже живет в той же самой квартире, в доме Анненской церкви. Это тип своего рода. Последние 10 или 12 лет он добросовестно исполнял обязанность председателя в учрежденной мною Комиссии для раздачи пособий отставным военнослужащим и семействам их.

9 января. Пятница. Бóльшую часть утра провел в клинике баронета Вилье, составляющей часть Медико-хирургической академии. Слушал лекции Красовского, Боткина и Корженевского, обходил их больных и присутствовал при операции Красовского над женщиной, у которой посредством прокола выпущено из живота громадное количество жидкости. Вильевская клиника выстроена уже при мне; это прекрасное лечебное заведение, устроенное со всеми удобствами и для больных, и для профессоров.

Перед обедом было у меня совещание с генерал-адъютантом Кауфманом, Крыжановским, графом Гейденом и генерал-лейтенантом Богуславским по делам туркестанским: о средствах к усилению войск в том крае ввиду необходимого занятия всего ханства Коканского. Последние известия оттуда подтверждают неизбежность этой меры, несмотря на всё сопротивление со стороны Министерства иностранных дел.

После совещания участвовавшие в нем остались у меня к обеду.

10 января. Суббота. Утром доклад, потом заседание Соединенных департаментов Государственного совета по делу о новом положении найма рабочих и прислуги. По всему видно, что дело это протянется долго и потребует немало заседаний. Решено собираться по два раза в неделю. Не знаю, откуда я возьму время. Мне не удалось устранить себя от этого дела, мало касающегося военного ведомства.

Вечером был приглашен к генералу Баранцову на бал, а после того ездил к новому турецкому послу Кабули-паше, у которого назначен был официальный прием. Я приехал, когда уже никого не было; вообще, говорят, съезд был не блестящий.

15 января. Четверг. Получена телеграмма из Ташкента о новом успехе наших войск против коканцев: генерал-майор Скобелев овладел Андижаном, где сосредоточились враждебные нам скопища кипчаков[67] Абдурахмана Автобачи. Судя по телеграмме, наши войска овладели городом без больших потерь; штурм был подготовлен продолжительным бомбардированием.

С этой телеграммой явился я к государю вместе с генералом Кауфманом. Пользуясь случаем, я доложил государю представление Кауфмана о необходимости окончательного занятия всего ханства Коканского и выработанное вместе с ним предположение о средствах к усилению войск Туркестанского края. Государь изъявил согласие на занятие Кокана предстоящей весной и поручил нам, мне и Кауфману, объявить об этом решении государственному канцлеру, который постоянно противился и противится всякому распространению наших владений в Азии. Меры к усилению войск также утверждены.