(Позже, когда мы были вместе в третий раз, — сначала вернулась к нему я, потом он пришёл ко мне, — он сказал: «Смотрю на этот обруч и ненавижу его». Я промолчала. Да и что я могла ответить? Мы сидели на диване в моих комнатах. Не таких шикарных, как у него. «Не знаю, когда это началось, — сказал он. — Я долго считал, что ненавижу его за то, что он умер, бедняга. Но, по-моему, всё началось раньше. Не вини меня. — Его голос внезапно стал жалобным. — Уверен, он тоже ненавидел меня. Никто из нас не был в этом виноват».)

— Знаешь, а они ведь, наверное, подозревали, что может случиться, — сказал Брен. — Послы. Ведь именно разнояйцевые всегда были особенно подвержены… неслиянию… ровно настолько, чтобы превратить пару-тройку ариекаев в оратеев. Именно таких и придерживали. Прочие смутьяны уходили в самоволку или смешивались с местными.

— Думаешь, они знали? — переспросила я. — И кто куда уходил?

— Они наверняка надеялись, что ЭзРа окажутся наркотиком, — сказал он. — Выведут из строя одного-другого Хозяина, и больше никакого проку с них не будет. Ещё одна оплошность Бремена. С тех пор, как они услыхали про ЭзРа, они только о том и думали, кто кого переиграет и кто кому будет диктовать условия.

— Знаю, — сказала я. Но раз такое уже было, в Бремене тоже должны были об этом знать. Так зачем их послали?

— Знать об оратеях, ты имеешь в виду? А с чего бы мы стали сообщать Бремену о них? Не знаю точно, на что они надеялись, но то, что ЭзРа вообще позволили говорить, планировалось как своего рода ответный удар посольства. Хотя такого эффекта они, по-моему, не ожидали. Не в такой степени. Не такого Языка, существующего, и в то же время настолько невозможного, настолько отравляющего, что он обращает в зависимость любого Хозяина, который его услышит. А те распространяют слух о нём дальше. Все без ума от нового посла.

Наш привычный пантеон бедствовал, отчаянно нуждаясь в инъекциях Эза и Ра, говорящих вместе и превращающих Язык в коктейль противоречий, намёков и отпущенных на свободу значений. Мы проживали в городе наркоманов. Процессия, которую я видела, была мольбой.

— Что теперь будет? — спросила я. В комнате стояла тишина. В городе жили сотни тысяч ариекаев. А может, и миллионы. Я точно не знала. Мы тогда вообще почти ничего не знали. Их мысли — это их Язык. ЭзРа заговорили на нём и изменили его. И скоро все Хозяева, где бы они ни были, получат жёсткий приказ, которому они не смогут не подчиниться: делай что угодно, но слушай болтовню новоиспечённого бюрократа.

— Всеблагой Иисус Фаротектон Христос, просвети нас, — сказала я.

— Это, — повторил Брен, — конец света.

Ариекаи объяснили нам, что будет дальше. Я услышала об этом раньше, но и другие послоградцы скоро поняли, что Хозяева стали наркоманами, хотя и не знали, как и отчего. Подозреваю, что в посольстве всё это время делили власть, и кто-то по привычке, без всякого рационального объяснения, пытался скрыть информацию. Не вышло.

Атмосфера на улицах Послограда напоминала карнавал и апокалипсис одновременно: одни предчувствовали конец; другие радовались или испытывали головокружение, которое принимали за радость. Констебли перехватывали людей в биоадаптированных костюмах, целенаправленно шагавших к городским окраинам, чтобы выйти в город и не задохнуться.

— Никуда вы не пойдёте! — говорили полицейские. — Снимайте. Люди гибнут… — Кто-то из желающих увидеть город, наверное, всё же прорывался.

Послоградцы чего-то хотели от Хозяев. Напрасно — ариекаи видели в них не разумных существ, а живую собственность послов.

Всеми правдами и неправдами мне удалось проникнуть в посольство ещё раз. Увидев, как там бегают послы, мне на мгновение стало их жалко. Никто не задавал мне никаких вопросов. Даже ЖасМин, кажется, позабыли о своей неприязни ко мне. Кто-то из ЭдГар поцеловал меня, очень удивив этим. Его двойника нигде не было видно. В глазах Эда или Гара была тревога, вызванная чрезмерным растяжением создаваемого обручами поля.

— А где?.. — спросила я.

— Идёт, идёт. — Разлучение, наверное, мешало им сосредоточиться. Мы почти не говорили, пока его двойник не появился откуда-то из-за угла и не подошёл к нам.

— Вы были в городе? — спросила я. (Разумеется. С нами никто не разговаривает.) Знаете, что происходит? (Нет. Нет.) А где ЭзРа? Где Уайат? (Не знаю. Какая разница.)

— Как, вы даже не знаете, где ЭзРа? — сказала я. — После всего, что они тут натворили? Пусть, значит, и дальше козни строят?

— Козни? — засмеялись Эд и Гар. — Да они друг с другом не разговаривают.

Ариекайский живой корабль плыл к нам над городом, по которому от здания к зданию уже перетекали признаки таинственной хвори. Едва лапы летуна коснулись посадочной площадки, мы спешно организовали какой-никакой приём. Возможно, с моей стороны несколько самонадеянно говорить «мы», но я в те дни стала частью общины, сплотившейся вокруг служителей и послов, и, по-моему, никто не возражал против этого.

Там были все послы, которых я только видела. Ариекаи входили в наш зал с порывами дыхания эоли, нашего ветра, и золочёные занавеси развевались вокруг них, точно плащи. Их ноги цокали по половицам из изменённого дерева, точно ногти. В этот раз их было не так много, как в прошлый, зато группа была более официальной. ХоаКин и МейБел шагнули вперёд, за ними потянулись остальные. Стороны наблюдали друг за другом. Кораллы глаз тянулись к нам.

Ариекаи заговорили так быстро, что никто, кроме самых продвинутых знатоков Языка, ничего не понял. Я обернулась, чтобы посмотреть на реакцию людей, и вдруг увидела мужа. Он стоял в дверном проёме, а с ним — наш новый посол.

Я была первой, но вскоре другие тоже стали их замечать, и по залу полетели ахи и вздохи. Ра, высокий и как будто измученный, стоял в позе, в которой надежда мешалась с отчаянием. За ним уставился в пол Эз. Весь его петушиный задор как рукой сняло. Прибавления были неактивны.

Скайл увидел меня. Выдержав мой взгляд, он продолжал осматривать комнату. Судя по тому, где он стоял, он мог поддерживать ЭзРа, или охранять их, или угрожать им.

Некоторых визитёров я узнала. Промелькнуло крыло с силуэтом птицы на ветке. Грушевое Дерево. Я уставилась на него. Хозяева произнесли имя ЭзРа: Эз/Ра.

ЭзРа проявили достоинство и вышли вперёд. Ариекаи заговорили — сначала один, потом другой, и вот уже все тарахтели вместе, перебивая друг друга, пока, наконец, не воцарилось нечто похожее на порядок. Кто-то начал переводить их слова.

Вот как это будет.

Неуточнённое будущее время, редкое для Языка. Это было даже не желание: всё, что могли видеть Хозяева, это как оно теперь будет. Никаких обсуждений они также не допускали: позже мы всё поймём. Подробности тоже не оговаривались. В их словах звучала не просьба и даже не требование. В них звучала нужда. Они нуждались: вот всё, что они сказали, многократно и каждый по-своему.