Дома содрогались, когда мы шли мимо, реагируя на нас, как организм на вторжение микробов. Ариекаи видели нас. Они шептались, а МагДа заговаривали с ними, и, судя по их ответам, они не всегда понимали, что мы здесь. Мы не имели значения. Мы проходили мимо молчавших громкоговорителей, установленных служителями, и возле каждого толпились ариекаи. Эти были самые заядлые: со временем мы научились различать степени зависимости. Они ждали новых звуков, шепчась друг с другом и с громкоговорителем, повторяя слова, которые в последний раз произносили ЭзРа.

Теперь Ра приходилось посулами и угрозами заставлять Эза говорить. Ему даже пошли на уступки — ведь его, словно капризного ребёнка, то задабривали, то грозили ему наказанием, — позволили выбирать тему, в пределах бартерных договорённостей, конечно. И потому теперь мы постоянно выслушивали переведённые на Язык многословные истории из прошлого Эза. Если во время какого-нибудь похода в город включались громкоговорители, и ЭзРа начинали вещать, то от них буквально некуда было деться. Один Бог знает, о чём думал Ра, произнося те банальности, которыми, по желанию Эза, должна была упиваться ариекайская толпа.

…Я всегда ощущал своё отличие от окружающих, твердили потом ариекаи. Мы шли через мозаику эзова эго, которую наперебой складывали вокруг нас десятки голосов. Она никогда меня не понимала,…так что теперь настала моя очередь,…ничего уже не будет таким, как прежде… Было почти непереносимо слушать, как ариекаи повторяют всё это. Эз, насколько я понимала, пропускал в своей жизни большие периоды. Он не просто травил байки, он излагал автобиографию. Именно тогда, доносился до меня голос какого-нибудь ариекая, начались серьёзные проблемы, а что было потом, услышите, если немного подождёте. Каждый свой рассказ он завершал, оставляя своего героя — то есть себя — в пиковой ситуации, как будто это могло обострить жажду его слушателей. Они слушали бы его не менее внимательно, если бы он излагал детали налога на импорт, или законы, регулирующие строительные требования, или пересказывал им свои сны, или читал наизусть списки покупок.

Обычно мы направлялись в какую-нибудь детскую по производству живых машин, в наполненный воспоминаниями крематорий, в резиденцию или громадное утеплённое логово или куда-нибудь ещё, усилиями МагДа или других послов находили там Хозяина, который был нам нужен, и пускались с ним в осторожнейшую Дискуссию. Нелёгкое это дело, переговоры с экзотом-наркоманом. Но всё же обычно нам удавалось чего-нибудь достичь. И тогда в компании кого-то из Хозяев, или с клеткой, полной инструментов-паразитов, необходимых для нашего хозяйства, или вооружённые картами и планами, которые мы учились использовать и составлять, мы уходили тем же путём, каким пришли. Экспедиция всегда занимала целый день. Город неизменно реагировал на нас очень бурно, его стены покрывались потом, оконные отверстия распахивались. Уши, которые отрастили все дома, выжидающе двигались.

Это была ещё одна причина, по которой мы предпочитали не ходить в город, когда передавали ЭзРа. Не одна я находила отталкивающей жадность домов и их обитателей, лихорадочное подслушивание стен.

Порядок, пусть относительный и не исключающий опасностей, всё же существовал: коллапс мог оказаться абсолютным. Корабль прилетит. До тех пор нам придётся жить на краю пропасти. Потом мы улетим, оставив позади целую планету ариекаев, которые будут изнемогать в ломке. Об этом, как и о том, что будет после, я не могла думать в тот момент. Немало времени пройдёт, прежде чем мы позволим себе роскошь чувства вины.

В экспедициях нам не раз встречались одни и те же ариекаи. Мы прозвали их Ножницы, Красная Тряпка, Скалли. При первых звуках передачи ЭзРа они навостряли уши так же быстро, как остальные. Но в остальное время они сотрудничали с нами, как прежде: по всей видимости, среди ариекаев тоже появлялись кадры вроде нас; те, кто, со своей стороны, тоже пытался поддерживать порядок. Им было труднее, ведь они были больны.

В Послограде тем временем стало всё сильнее проявляться конструктивное начало. Школы и ясли заработали снова. Хотя никто не понимал, на чём теперь держится наша экономика, дежурные родители в основном не бросали своих подопечных, больницы и другие общественные учреждения продолжали работать как обычно. Суровая необходимость заставила горожан забыть на время о прибылях и взаиморасчётах, которые были двигателями системы производства и распределения в прошлом.

Не подумайте, однако, будто жизнь шла естественным путём. Послоград агонизировал. Возвращаясь из экспедиций, мы вступали на полные опасностей улицы. Нас сопровождали констебли. Рука не поднималась наказывать тех, кто решил встретить конец, пируя. К тому же мы и сами когда-то прошли через вечеринки. (Я всё ждала, когда же я, наконец, встречу на одной из них Скайла: но он мне так и не попался.) Но комендантский час был непоколебим. За его нарушение констебли даже стреляли в людей, их валявшиеся на улицах тела потом прикрывали в программах новостей расплывчатыми клеточками. В Послограде то и дело случались драки, вооружённые нападения, убийства. Люди кончали с собой.

На самоубийства тоже бывает мода, наши стали печальными и драматическими. Многие, надев маску для дыхания, просто выходили на так называемую Оутс-роуд и шли из Послограда в город; но и там не останавливались, а продолжали идти, пока, как утверждали некоторые, не проходили его насквозь; они шли навстречу судьбе. Но самым распространённым способом для тех, кто видел единственный выход в смерти, была петля. По какому протоколу, не знаю, но редакторы новостей решили, что бескровные тела повесившихся можно показывать открыто. Мы привыкли к виду висящих мертвецов.

О самоубийствах послов в новостях не рассказывали.

МагДа показывали мне кадры, на которых тела Ген и Ри переплелись на одной кровати из-за спазмов, вызванных ядом.

— А где ШелБи? — спросила я. ШелБи и ГенРи были неразлучны.

— Исчезли, — ответили МагДа.

— Найдутся, — сказала Маг. Да добавила:

— Мёртвыми.

— ГенРи не последние.

— Скоро это уже невозможно будет скрывать.

— Вообще-то, учитывая размеры населения…

— … уровень самоубийств среди послов превышает средний.

— Мы убиваем себя чаще других.

— Что ж, — сказала я. Ничего личного. — Полагаю, это неудивительно.

— В самом деле, — сказали МагДа.

— Ничего удивительного.

— А чему тут удивляться?

Мы переловили часть бродячих автомов и напичкали их софтом, какой имели, в надежде, что они поумнеют. Но они оставались непригодными даже для выполнения повседневных задач.

Эрсуль по-прежнему не отвечала ни на мои звонки, ни на звонки других, как я выяснила позже. Подсчитав, сколько дней я её не видела, я устыдилась и внезапно испугалась. И пошла к ней домой. Одна: у неё были другие знакомые среди новых служащих, но, если что-нибудь из того, что я себе навоображала, действительно произошло, то я не выдержу, если со мной будет ещё кто-то.