игрой, тремя часами в неделю (с 20:00 до 21:00 по местному времени и только по пятницам, выходным и праздникам).

Для продолжения своей деятельности компании, занимающиеся производством компьютерных игр, должны отчитаться перед проверяющими органами о том, что они интегрировали в свои продукты технологии опознания ребёнка по лицу, чтобы он не мог воспользоваться чужим аккаунтом.

В этом же 2021 году усилилось давление руководства Китая на китайских знаменитостей. В сентябре на симпозиуме индустрии развлечений, организованном КПК, им было прямо указано: «Необходимо противостоять декадентским идеям поклонения деньгам, гедонизму и крайнему индивидуализму».

А уже в ноябре этого же года опубликованы правила поведения знаменитостей в социальных сетях: тем, кто известен и популярен, больше не позволяется «демонстрировать богатство» и «экстравагантные удовольствия». Также, согласно этим правилам, знаменитостям запрещено публиковать ложную или личную информацию, способную спровоцировать поклонников.

При этом, чтобы оценить масштабы государственного влияния на потребление контента, достаточно просто взглянуть на данные статистики. Для сравнения: в 2021 году филиппинцы, бразильцы или южноафриканцы тратили на интернет в среднем от 10 до 11 часов в день, средний уровень по миру составлял 6 часов 54 минуты, а в Китае, при крайне высоком проникновении интернета, — лишь 5 часов 22 минуты, то есть на полтора часа меньше среднего.

По сути, Китай пытается избежать появления «цифрового человека», заменив этот неизбежный этап развития созданием «цифрового государства».

Если попытаться окинуть взором всё это пространство фактов, событий и их трактовок, мы увидим пёструю мозаику, которая не подпадает ни под какие известные нам определения, её не способен схватить ни один из существующих гуманитарных дискурсов.

Однако мы можем понять нечто другое, куда более важное — а именно, что такое производство человека и как это работает, с учётом столкновения цивилизационных волн. Возможно, в этом и обнаружится ключ к ответу на главный вопрос — как так получилось, что антропология современности сделала неизбежной Третью мировую войну.

Глава первая. Природа власти

Качество государства зависит от качества людей, поэтому задача политики — обучение и изучение их нужд.

Платон

Начнём, пожалуй, с природы власти. Власть — это сила, с которой вынуждены считаться те, кто находится под влиянием этой силы. В разные исторические эпохи, в разные времена и даже в разных эволюционных нишах власть выглядит по-разному, но всегда сохраняет эту свою сущность.

Наши ближайшие эволюционные родственники — человекообразные обезьяны, и шимпанзе, гориллы, орангутаны, бонобо — каждый вид по-своему дистрибутирует власть.

Шимпанзе, будучи прежде всего стайными, а затем уже территориальными животными, создают сложные социальные иерархии внутри своих групп. Поскольку физическая сила — не главное преимущество этих обезьян, инстанция власти формируется у них за счёт властных союзов на разных уровнях социальной иерархии, на вершине часто находятся два ассоциированных друг с другом самца — своеобразный дуумвират или диархия. Как объясняет Франс де Вааль, любые два самца сильнее любого возможного конкурента их власти.

Гориллы, чья физическая сила хорошо всем известна, создают социальные группы с единственным монархом, большим гаремом и молодыми самцами, не претендующими на власть. Всякая претензия на власть заканчивается для молодого самца изгнанием из стаи, после чего он, как правило, долго живёт в непосредственной близости от своего племени, не имея возможности в него вернуться. Когда же кто-то из изгнанников достигает физической силы, достаточной для победы над стареющим монархом, он занимает его место, часто уничтожая весь выводок предшественника — по крайней мере тот, который ещё кормится молоком матери. Особенность этого вида приматов в том, что самки за свою жизнь могут становиться частью то одной, то другой социальной группы, меняя таким образом отцов своих детей. Это создаёт дополнительные родственные связи между группами, удерживающими соседние территории. Часто родственные связи есть и между главами таких племён, что, как показывают исследования, делает контакты между такими группами менее агрессивными, нежели с чужаками.

Орангутаны преимущественно территориальные животные. Самцы орангутанов делятся на доминантов и субординантов, причём они даже выглядят по-разному (имеют разные «морфы») — субординанты внешне похожи на самок и редко становятся отцами. Отношения этих «морф» самцов орангутанов необратимы, то есть субординантный самец никогда не станет доминантным и всегда будет занимать подчинённое положение. Доминантный самец владеет участком леса, охраняя границы физической силой и сообщая об этих границах специфическим победным рёвом. Любая самка, проживающая на его территории или оказавшаяся на ней, рассматривается им как собственность — только он может быть отцом её детей. Исключение составляют редкие периоды смены власти, когда один доминант теряет прежнюю силу, а потенциальные претенденты борются за освобождающуюся территорию. После воцарения на ней нового доминанта ситуация неопределённости сходит на нет и прежние порядки возвращаются.

Бонобо тоже принадлежат к гоминидам, но их размеры существенно меньше, нежели у других представителей этой группы. Самки и самцы бонобо имеют примерно равные «социальные права», а зачастую самки играют даже более важную социальную функцию. Неспособность к ярким проявлениям физической силы компенсируется у бонобо высоким уровнем социальности. Они почти одинаково доброжелательны как к своим соплеменникам, так и к представителям соседских групп, и с теми, и с другими они готовы делиться пищей, формируя таким образом высокий уровень общей лояльности. Можно подумать, что это поведение чисто альтруистическое, но факты говорят об обратном. В экспериментах, которые можно проводить и на детях, и на бонобо, в рамках которых испытуемым демонстрируются разные социальные роли — «помощника», «жертвы», «хулигана», «агрессора» и «нейтрального» персонажа, — дети человека неизменно выбирают «помощника» или «нейтрального» персонажа, а вот бонобо — «хулигана» и «агрессора». Этологи полагают, что бонобо предпочитают дружбу именно с такими «личностями», потому что безопаснее быть на стороне хулигана или агрессора, нежели на любой другой. То есть миролюбивая, с первого взгляда, политика бонобо на самом деле является не проявлением доброты, а умиротворяющей стратегией — боясь агрессии, они пытаются всячески её предотвращать.

Всё разнообразие властных отношений, которые мы наблюдаем у приматов, нетрудно заметить и в человеческих сообществах. Впрочем, в последних они дополняются новыми разновидностями властных отношений, основанных на наличии у человека «второй сигнальной системы», то есть способностью оперировать знаками языка, по И. П. Павлову[109].

С некоторыми оговорками можно сказать, что кроме власти, основанной на физическом насилии («физическая власть»), человек обзавёлся способностью утверждать свою власть символически. Именно для её реализации ему необходимы сложные речевые комплексы, обретающие в пределе форму целых идеологий. Выдающийся социолог Пьер Бурдьё назвал эту власть «символической».

«Символическая власть, — пишет П. Бурдьё в одноимённой статье, — есть власть конструировать реальность, устанавливая гносеологический порядок: непосредственное мироощущение (и