Но очень скоро каждый из этих игроков, если они и вовсе не сольются в единый конгломерат, будет иметь на своей (или даже универсальной) платформе цифровой аватар каждого из нас — с предсказуемым и всё больше инспирированным ими потреблением. Наконец, наступит момент, когда можно будет управлять людьми, чтобы они не уничтожили сами себя (или наоборот).

Некоторым особняком, чуть выпадая из общего строя, движется Илон Маск. По сути, он стал своего рода трендсеттером рынка. При таком подходе его шансы победить конкурентов не так уж и велики — Google не была первым поисковиком, а Facebook[103] — первой социальной сетью, — но те направления развития, которые он предлагает, от электрокаров до суборбитальных полётов, показывают остальным, куда следует двигаться.

Впрочем, это не касается проекта Starlink, идею которого Илон Маск презентовал в 2015 году и с тех пор последовательно реализует. Суть проекта проста, как всё гениальное: вы выводите на околоземную орбиту 42 тысячи спутников сотовой связи, которые создают вокруг Земли взаимосвязанный контур (чем-то напоминающий по форме сеточку для волос), который позволяет вам получить высокоскоростной широкополосный интернет в любой точке мира, где бы вы ни находились.

22 октября 2019 года Илон Маск объявил в своём твите, что Starlink уже работает. Причём сделал это через Starlink. Пока количество спутников сильно недотягивает до плановых показателей, хотя уже в 2020 году началось коммерческое использование этой сети. Когда же результат будет достигнут и на голову Земле наденут ту самую сеточку, Starlink станет аккумулировать 50 % мирового интернет-трафика.

Теперь представьте, что весь этот трафик — это не просто передача сигнала, а прежде всего одна большая база данных на всех жителей Земли. Компания Маска, с учётом наступающей эпохи интернета вещей, будет знать о них абсолютно всё, начиная с того, как часто человек пьёт кофе, заканчивая его культурными и политическими предпочтениями.

В довершение всего нельзя не упомянуть о том, что компания Маска уже по специальным контрактам оказывает услуги вооружённым силам США, а Китай объявил о том, что рассматривает Starlink как военную угрозу и будет применять в отношении неё оружие (так что, судя по всему, реальные «Звёздные войны» будут разительно отличаться от тех, что мы знаем по рассказам Джорджа Лукаса и Рональда Рейгана).

Таким образом, «третий игрок» в конфигурации «человек — государство — бизнес» также находится в состоянии «развода» с двумя другими членами этого уравнения:

• государству больше нет дела до мелкого и среднего бизнеса, у него достаточно проблем с крупным — оно то грозит ему антимонопольным законодательством[104], то лебезит перед ним, надеясь воспользоваться его ресурсами;

• крупный бизнес, впрочем, перестал обращать хоть какое-то внимание на этих временщиков и как всякий абсолютный монарх, уставший ритуально преклонять колени перед официальным главой церкви — папой римским или патриархом, — держит его на крючке компромата[105];

• отношение крупного бизнеса к гражданам — это теперь не B2C-отношения, пользователь продукта больше не покупает что-то у компаний, а скорее продаёт им себя — своё наличие (капитализация по числу пользователей), своё внимание (какое количество рекламы он способен воспринять или количество товара, которое он способен потребить), а также себя как подрядчика, который на волонтёрских началах создаёт для IT-корпораций контент (создавая новостной хайп или пополняя их Big Data), так что не следует слишком всерьёз воспринимать обожествление компаниями своего клиента, потому что в основе своей — это пение сирен, одурманивающих Одиссея.

Таким образом, политика метамодерна демонстрирует не просто ризоматическую структуру, о которой писали Жиль Делёз и Феликс Гваттарри, а ризоматическую структуру, которая переживает процесс специфической интеграции, но на разных, не соприкасающихся друг с другом уровнях.

Крупный бизнес находится в состоянии укрепляющейся абсолютной монархии и уверенно идёт в это будущее, предполагая, что управление миром достаточно скоро перейдёт в его руки.

Политики живут в своём мире, который производит идеологию нового свойства: она лишена идей и ценностей, она реактивна по своей сути, то есть лишь отвечает на проблемы людей, пытаясь при этом всячески уклониться от взаимодействия с ними.

Культурные и интеллектуальные элиты полностью уходят со сцены, как некогда ушла с исторической сцены родословная аристократия и чуть позже — культурная и научная интеллигенция. В обществе больше нет запроса на смыслы, проблематизацию и образ будущего, чем могли бы быть ему полезны интеллектуалы, равно как нет больше интереса и к творчеству, создаваемому прежними воспитанниками соответствующих профессиональных каст.

Люди в такой ситуации оказываются предоставлены сами себе и организуются так, как у них это получается, с учётом естественной (хотя и изрядно пострадавшей из-за утраты коммуникативных навыков) и цифровой социальности, имитирующей реальные взаимодействия между людьми.

Часть третья. Обратно к человеку

Никакое знание, сколь бы оно ни было подтверждённым, не сохраняется само по себе. Факты имеют силу, лишь если они поддерживаются общей культурой, институтами, которым можно доверять, более или менее достойной публичной жизнью, более или менее достоверными средствами массовой информации.

Бурно Латур

Цифровая волна — это не только социальные сети, онлайн-игры и дешёвые сервисы, пресловутая удалёнка и т. д., это ещё и автоматизация производств. Вкупе с выводом производств из стран «золотого миллиарда» в развивающиеся это создаёт безработицу (средний уровень по Европе в 2021 году — 7,55 %), которая только растёт за счёт скрытой безработицы, не попадающей в официальную статистику[106]. Правительствам приходится обсуждать сокращение рабочей недели до четырёх дней, а также тестировать варианты «безусловного базового дохода».

На этом фоне «старая Европа» оказалась под ударом миллионов беженцев, которых нужно тоже чем-то занять: с одной стороны, как наследница «колониального прошлого» она принимала переселенцев из Африки; с другой — вследствие распада СССР и Варшавского блока — из восточной Европы и стран СНГ; ну и с третьей — из-за «глобалистской геополитики» США на Ближнем Востоке и Северной Африке — из Ирака, Ирана, Афганистана, опять-таки Сирии, Туниса, Египта, Ливии и т. д.

Ситуация с эмиграцией в США, потребовавшая построить забор между ней и Мексикой, также оставляет желать лучшего. Однако нулевая или почти нулевая процентная ставка, действовавшая на протяжении нескольких лет, беспрецедентные объемы «вертолётных денег» и государственный долг, превысивший рекордные 30 трлн долларов, ещё как-то создают иллюзию экономической стабильности. Как следствие — постоянный процентный рост услуг (наука, медицина, образование, туризм, реклама, общественное питание, информационные и финансовые услуги) в совокупном ВВП США, который составляет уже более 80 %.

Иными словами, управляемость, если предполагать, что какая-то