укрепило единоначалие в РККА. К 1928 г. командиры-единоначальники составляли среди командиров корпусов – 84 %, командиров дивизий – 74 % командиров полков – 48 %, среди командного состава 72 % были коммунистами и комсомольцами.

К 1928 г. была введена новая структура политического управления округа (фронта, отдельной армии), а также политического отдела дивизии и отдельной бригады, а также политаппарата полка и равной ему части.

Говоря о результатах проведения всего комплекса мер по введению единоначалия нельзя не сказать о «внутриармейской оппозиции 1928 года», информацию о которой сегодня трудно найти даже в военных энциклопедических справочниках, в научно-исторической и мемуарной литературе о ней говорится лишь в фрагментарной форме. Например, в работе А. Иовлева «Деятельность КПСС по подготовке военных кадров» она предстает как «антипартийная армейская белорусско-толмачевская группировка», состоявшая из активных сторонников Л.Д. Троцкого, которая выступала основным противником практического осуществления единоначалия.

Рассмотрим эти события в хронологической последовательности. В декабре 1927 г. группа преподавателей и слушателей курсов высшего политсостава Военно-политической академии им. Н.Г. Толмачева (ВПАТ) направила в Политуправление РККА письмо, в котором поднимались вопросы сложившегося положения в армии. В частности, в письме указывалось, что в последнее время в вооруженных силах проявляются тенденции, ведущие к снижению воинской дисциплины и росту различных проступков. Особая тревога выражалась по поводу служебных трений и ненормальных отношений между отдельными командирами и политработниками, обострившихся после перехода армии к единоначалию. Однако ответа на письмо не последовало.

15 марта 1928 г. состоялось общепартийное собрание личного состава академии, на котором с докладом о состоянии и очередных задачах партийной работы в Красной Армии выступил начальник академии Я.Л. Берман. Партийное собрание приняло резолюцию. В ней в частности отмечалось, что наряду с определенными достижениями в армейской жизни набирают силу отрицательные явления, на которые должно быть обращено внимание партии.

Среди таких явлений выделялись: а) недостаточная активность партийных и политических органов армии; б) отрыв в ряде случаев начсостава от красноармейской массы и наличие серьезных извращений в проведении дисциплинарной политики; в) факты искажения партийной линии в содержании военно-политического воспитания красноармейцев (муштра и др.).

Что касается проведения единоначалия, то прямых протестов в резолюции не содержалось, однако указывалось, что существуют предпосылки к умалению роли парторганов и размыванию функций партполитработы в армии.

С марта по апрель 1928 г. названные вопросы военного строительства поднимались также в резолюциях 7-й Московской гарнизонно-губернской конференции военных ячеек, совещания гарнизонного партактива г. Харькова, совещания комиссаров и секретарей партийных организаций военно-учебных заведений и соединений Ленинградского гарнизона и других.

23 мая 1928 г. состоялось совещание высшего политсостава одного из крупнейших в Красной Армии военных округов – Белорусского. С докладом об итогах работы в зимних условиях и задачах на летний период выступил начальник политуправления военного округа М.М. Ланда. Совещание приняло развернутую резолюцию, основные положения которой были, по существу, аналогичны высказанным партийным собранием Военно-политической академии. Но политработники Белорусского военного округа в острой форме поставили вопрос о персональной ответственности армейских руководителей всех рангов за положение дел в армии. Эти резолюции были восприняты в армии неоднозначно.

Руководством Реввоенсовета СССР и Политуправления РККА указанные резолюции были встречены с явной тревогой. Узнав о решении, принятом в Военно-политической академии, начальник Политуправления РККА А.С. Бубнов немедленно выехал в Ленинград. 21 апреля 1928 г. он выступил с докладом на общем партийном собрании академии и выразил свое резко отрицательное отношение к позиции «толмачевцев». Те, в свою очередь, защищая свою резолюцию от 15 марта, пошли на ее уточнение. 26 апреля было созвано еще одно партийное собрание, которое приняло очередную резолюцию. В ней содержалась идея полной поддержки майского (1927 г.) постановления ЦК партии о дальнейшем расширении единоначалия и соответствующих директив Реввоенсовета СССР и Политуправления РККА, но говорилось о недопустимости форсирования темпов введения единоначалия.

9 июня 1928 г. на «совещании-беседе» с вызванными в Москву партийно-политическими работниками К.Е. Ворошилов охарактеризовал «белорусскую» резолюцию как документ, который в своей «политической крамоле» идет значительно дальше «толмачевской» резолюции, принося вред от ее распространения в войсках. Вред этой резолюции, по мнению Ворошилова, состоял в том, что она резко ставила вопрос о недостаточно компетентном руководстве вооруженными силами со стороны Реввоенсовета СССР и Политуправления РККА. 16 июня 1928 г. майская резолюция совещания политсостава Белорусского военного округа была отменена.

25-27 июня 1928 г. состоялось расширенное заседание Реввоенсовета СССР, на котором рассматривался вопрос о политико-моральном состоянии в РККА. Выступавшие на нем с тревогой говорили о наметившихся в жизни армии отрицательных тенденциях. Острые споры развернулись по вопросу оценки резолюции «толмачевцев». По требованию ряда военачальников (И.С. Уншлихта, М.Н. Тухачевского, П.И. Баранова) в итоговую резолюцию расширенного заседания Реввоенсовета был включен пункт с осуждением позиции политработников БВО и ВПАТ.

Однако «оппозиционеров» эти решения не удовлетворили, и они стали обращаться с заявлениями и письмами в ЦК ВКП(б) и непосредственно к И.В. Сталину. Они выражали свое несогласие с постановлением расширенного заседания Реввоенсовета и ставили вопрос о необходимости глубокого анализа положения дел в армии.

Этот вопрос был включен в повестку дня заседания Политбюро, которое состоялось 30 октября 1928 г. и приняло постановление «О политико-моральном состоянии Красной Армии». Проект постановления готовила комиссия в составе Л.М. Кагановича, Г.К. Орджоникидзе и А.С. Бубнова. В нем отмечалось, что за последний год имели место трения среди командного и политического состава РККА, и это «нашло свое выражение, с одной стороны, в некоторых выступлениях части политсостава, и особенно в совершенно неправильной резолюции БВО, а с другой стороны, в ряде нездоровых и вредных для единства командно-политического состава явлений».

После этого в РККА развернулась широкая кампания по критике «оппозиционеров». Она отличалась тем, что основной огонь был сосредоточен на «ошибочности» и «политической вредности» резолюций ВПАТ и БВО. Основная целевая установка, исходящая от ЦК партии, по проведению указанной кампании была выполнена. Командиры и политработники Красной Армии на партийных собраниях и конференциях частей, соединений и округов осудили позиции партколлектива Военно-политической академии и политработников Белорусского военного округа, указали на «тенденциозность» принятых ими резолюций, содержащуюся в них политически ошибочную оценку состояния армии и в особенности начсостава, элементы прямого недоверия руководству Красной Армии.

Такое «единодушие» объясняется тем, что большинство командиров и политработников не знали содержания резолюций, которые обсуждались, действовали прежде всего по команде «осудить». Напротив, из текстов резолюций извлекались отдельные положения, которые истолковывались произвольно и служили основанием для огульной критики.

Тем, кто хоть в какой-то мере разделял взгляды «толмачевцев» и политработников Белорусского военного округа, Политуправление РККА предложило написать письма с покаянием. Эти письма широко публиковались в центральных и окружных военных изданиях, а их авторы полностью признавали свои ошибки, клялись в верности руководству Красной Армии, восхищались «твердостью» вождей в