Или же так она действует у большинства животных видов. Как пишет в книге 1994 года «Почему у зебры нет язвы желудка» Роберт Сапольски, исследователь стресса из Стэнфордского университета, если зебра убегает от льва, то развернутая реакция «бей или беги» идет ей на пользу. Когда гонка завершается, зебра приходит в себя (если только не съедена) и ее физиология нормализуется – картина отдыха и спокойствия. Животное проигрывает в уме все перипетии бега и обдумывает, повезет ли ей так в следующий раз.

Но люди не зебры. Более сложный мозг наделил нас способностью учиться на ошибках и планировать будущее – но также и постоянно переживать о проблемах. Сталкиваясь с чем бы то ни было – от террористических атак, излишеств или непростых отношений до дорожной пробки и ссоры с другом, – мы проигрываем прошлые ситуации и мучаемся, думая о будущих. Мы называем это стрессом, а он запускает ту же неотложную реакцию, что при риске стать жертвой землетрясения, пусть и меньшую. Мы сидим у камина в кругу друзей и едим что-то вкусное, но наши тела и сознания по-прежнему начеку.

К счастью, обыденные заботы не убивают нас на месте. Но со временем они могут стать убийственными.

Жизнь Лизы парализована непредсказуемыми и непонятными ей законами. «Я постоянно боюсь нарушить какое-нибудь правило Брендона», – говорит она. Достаточно малейшего отхода от повседневной рутины – шагнуть не туда, что-то сдвинуть с места или сделать нечто, вообще от нее не зависящее. «Порой я даже не знаю, что именно его взбесит, а он начинает орать и плакать. Он становится зверем, когда недоволен».

Лиза – 42-летний экономист из Сан-Франциско, а Брендон – ее сын. Четыре года назад у него выявили выраженный аутизм. Ухаживать за ним – ежеминутная проблема; поэтому я связалась с нею, желая понять, что значит жить в условиях постоянного, неослабевающего стресса.

Лиза сообщает, что сначала считала Брендона просто тихим малышом с причудами. Но он подрос, и стало ясно, что дело неладно. Бывало, он по двадцать минут кряду повторял слова или открывал и закрывал двери. Когда диагноз поставили, жизнь изменилась. Лиза ушла с работы (сейчас работает только с частичной занятостью), чтобы смотреть за Брендоном и его старшим братом Натаном. Но поведение Брендона продолжало ухудшаться. Погрузившись в воображаемый мир, он закатывал дикие истерики.

Сейчас ему восемь. Я спрашиваю у Лизы, нет ли фото, и она пересылает мне по электронке утреннее. Мать и сын сидят на полу, привалившись к дивану, расслабленные и улыбающиеся. Брендон, в синей футболке, очарователен, у него светло-каштановые волосы и хитрая улыбочка, с которой он пристально смотрит на маму.

Все выглядит безоблачно, однако, слушая Лизу, я понимаю, сколько потов с нее сошло, чтобы добиться такого результата. Примерно год Брендон вел себя так несносно, что Лизе было не выйти из дома. «Я думала, он кончит в интернате», – признается она. После вмешательства поведенческого терапевта жизнь стала более управляемой. Лиза ежедневно занимается с сыном игровой терапией, побуждая его общаться и устанавливать контакт глаз. Она говорит, что он одержим картами и запомнил всю систему общественного транспорта Сан-Франциско. «Если я играю в лад его выдуманному миру, он просто чудо».

«Но мне приходится трудиться и дальше, – добавляет она. – О расслаблении речи нет». Брендон посещает обычную школу, но отстает в учебе, у него нет друзей. На перемене, когда все играют, он обходит площадку и притворяется, будто шофер. Лиза уверена, что ему хочется общаться, да он не знает как.

«Муки сердца, – жалуется она. – Если на площадке кто-нибудь ушибется, он идет и хочет помочь. Но не понимает, что сказать». Брендону показан индивидуальный помощник, которого он ненавидит, и этот надзор лишь укрепляет стену между ним и другими детьми, а потому Лиза ищет другую школу, где он сможет быть более независимым. «Я посвящаю жизнь тому, чтобы поместить его в подходящее окружение».

Дома Лиза занимается своими делами с 15-минутными перерывами. «Все время нужно что-то дать ему, чтобы он занялся, или общаться напрямую, иначе с ним начнется беда, – объясняет она. – Едва проснусь – планирую наперед весь день, как он пройдет. А после надеюсь на лучшее». Хуже всего бывает, когда Брендон расстраивается, а это случается часто. Он может вопить и плакать часами. «Однажды он вышел из приходской группы, а там что-то не заладилось, – рассказывает Лиза. – Ударил меня в живот. Я чуть не взвыла, но я не могу от него отказаться. Мне придется быть матерью Терезой и просто его любить».

Я спрашиваю, что именно огорчает Брендона. Она отвечает, что чрезмерная стимуляция – например, смех, если пришли гости. «Он начинает визжать, для него это громко». Его расстраивают и мелочи, когда что-нибудь не по его вкусу. В том числе – любые нарушения привычной обыденности; так, однажды Лиза забрала Брендона из школы, а в машине не оказалось Натана, который бывал там всегда, но в тот день пошел к врачу. Или если брат наступает на его карты. Или когда она как-то раз оторвала клочок бумаги, чтобы что-то записать.

«Черт возьми! – говорит она. – Ему не понравилось, что я разорвала бумагу. Он закатил настоящую истерику».

Возникла пауза, и мне стало ясно, что Лиза говорит сквозь слезы. Я попыталась представить, на что это похоже. Измотанность, неуверенность в будущем. Непредсказуемость и борьба за установление связи с сыном. Отчаяние от того, что ребенок лишен свободы, одинок и расстроен в мире, откуда не спастись и на который удается взглянуть лишь глазком.

Я сказала, что соболезную ей. Но умолчала о том, что сочувствую и слезам, до которых сама ее довела.

Трудности ухода за Брендоном часто грозили сломать Лизу. «Мне тошно признать, но, когда он психует, я иногда тоже срываюсь», – кается она. Семье пришел конец. Сейчас они с мужем разводятся. Они остаются в добрых отношениях и собираются обеспечить детям уют и заботу в обоих домах – отца и матери, но при этом их брачные узы не выдержали напряжения, связанного с состоянием сына. «Я не могу заниматься и мужем, и детьми, – говорит Лиза. – Либо одно, либо другое». Разрушительные психологические и эмоциональные эффекты ее положения очевидны. Но как быть с аспектом физическим?

За последние десятилетия ученые осознали, что непрерывный стресс губит организм. Неудивительно, что особенно уязвима сердечно-сосудистая система. Длительное сохранение повышенного давления, подстегнутого реакцией «бей или беги», повреждает сосудистые стенки, в итоге вызывая тромбообразование, закупорку артерий и инфаркты. Наблюдение за десятками тысяч британских госслужащих – известное как уайтхоллское исследование в честь лондонской улицы, на которой находятся государственные учреждения, – показали, что те, чья работа связана с большим стрессом, умирают значительно раньше – в основном от сердечной патологии{197}. В Восточной Европе падение коммунизма вызвало социальный коллапс, и смертность от остановки сердца взметнулась{198}.