– Так, я все понял, кроме одного, – и, повернувшись к Князю, он спросил: – Почему на Ильевой твоя майка?

Я после такого тоже на Стужева посмотрела и, как и все, увидела загадочную, полную коварного торжествования улыбку самого настоящего сказочного злодея! А потом все посмотрели уже на меня, и даже все шире улыбающийся Князь, а я…

– Вы сначала новый гардероб выдавайте, а потом в молочную речку кидайте, а то знаете ли, мои майки вследствие вашего апгрейда мне маловаты стали.

У Мастера зазвонил телефон.

– Кто говорит? – ответив, вопросил он в трубку.

Я брякнула:

– Слон.

Георгий Денисович недовольно взглянул на меня, развернулся и вышел.

И едва он ушел, Демон шевельнул рукой – дверь захлопнулась. Князь извлек зеленоватый кристалл, и пейзаж за окном начал стремительно меняться. Марья Кощеевна задумчиво произнесла:

– Вы рискуете, мальчики.

– Пока есть Мастер, мы остаемся в тени, – с усмешкой ответил Князь.

Игнат ничего не сказал, только на меня взглянул предупреждающе. Ну так я не дура, естественно, промолчала.

Затем калейдоскоп образов за окном прекратился, остановившись на сказочном лесу, и Стужев сказал:

– Иди, Маргош, ты прогуляться хотела… – Он выразительно взглянул на Демона и добавил: – В одиночестве.

Я забрала у Игната рюкзак и уже хотела уйти, как он произнес:

– Я с тобой.

– Я предупредил, – слишком спокойно произнес Стужев.

– Я понял, – мрачно ответил Демон.

– Это твой выбор. – Взгляд Князя стал откровенно нехорошим.

Повисла не менее нехорошая тишина. Я посмотрела на одного, на второго, тяжело вздохнула и грустно сказала Игнату:

– Он ревнует.

У Князя в ответ на мои слова просто вскинулась бровь.

Но я же только начала.

– Ты вообще давно ему нравишься, – продолжила беседу с Игнатом, – вот он и не подпускает к тебе других… девушек. Яой штука сложная.

У некоторых глаза недобро прищурились.

– Вот она, мечта всех слешеров – настоящая мужская любовь, – протянула я, забрала рюкзак и весело потопала к двери.

Демон, похоже, завис, Князь так сидеть и остался, Марья Кощеевна переводила взгляд с одного на другого, силясь понять мой намек.

Дальше у меня был темный, запыленный, украшенный паутиной, с грязным полом коридор. Откровенно говоря, могли бы и убраться, сами тут ходят. Хотя я тоже хожу же, и подмести не мешает. Но метлы нет – нет и уборки. И я потопала к выходу, распахнула дверь и увидела… метлу. Та, древняя такая, но крепкая, из веток, стояла, прислоненная к стене. Я оглянулась, подумала, что если не подмету, то хоть оставлю ее в коридоре, может, кто другой не поленится. Шагнула с лестницы, взяла метлу…

И заорала не своим голосом!

Потому что самым немыслимым образом метла полетела вверх, и я с ней вместе! В процессе диких воплей схватилась за нее обеими руками, потому что падать уже было высоко, в итоге и ногами обхватила. А метла все неслась! Я орала! Рюкзак безразлично висел, оттягивая левое плечо.

И в этот эпический момент раздался хитрый голос:

– Кто так летает?

Удивленно оглянувшись, я засекла гуся. Встрепанного, с нагло скривленным клювом и да – знакомого.

– На метлу сесть надобно, – продолжило сказочное явление, – сесть, сжать руками и ногами, а не висеть, как мешок с навозом.

– Извините, – прошипела я, – искусствам полетов на метле не обучена, прав на полеты не имею!

Гусь присвистнул, окинул меня уважительным взглядом и выдал:

– А ты мне нравишься – наглая, вредная и ехидная, самое то, что надо.

– Что? – взвизгнула, чувствуя, как слабеют руки.

– Я говорю, будь нашей ведьмой, – сделал предложение гусь, – ты уже и наглая, и рыжая, и вредная, осталось тока хозяйство принять.

– Что?!

Гусь хмыкнул и пошел на снижение. Метла за ним! Я заорала снова! И глаза зажмурила!

А потом полет прекратился, а метла зависла. Я зависла под ней, все пытаясь удержаться. А вокруг тишина… только слышно, как деревья на ветру поскрипывают да листва шелестит.

– Чет она какая-то перепуганная, – вдруг проблеял кто-то.

– Молодая еще, неопытная. – Голос гуся я узнала сразу.

Медленно открываю один глаз и вижу морду лошадиную. Черная морда растянулась в приветственной улыбке… обнажая хищные клыки… Мгновенно зажмурилась снова! Вот тебе и коняка монструозная! Допросилась, называется!

– Ить, напугал ее, – прошипел гусь.

– Да я чего, – возмутился низкий глубокий баритон, – я ж вежливо улыбнулся.

– Ага, от твоей вежливой улыбки волки дохнут, – прокудахтал кто-то язвительно.

– Кто б говорил, от тебя не токмо лисы – люди с воплями разбегаются.

Мне было боязно, но и любопытно – открыла глаза, повернулась туда, откуда кудахтающий голос слышался, и увидела…

– Здрасти, Ряба я, – представилась милая курочка.

Я грохнулась наземь. Так как метла в метре примерно зависла, падать недалеко было. Но грохнулась я все же основательно.

– Бедненькая, чай, больно тебе? – вопросил кто-то тоненьким голоском, и ко мне подкатилось что-то круглое, румяное и сдобное.

Молча закрыла глаза, сложила руки на груди и изобразила смерть. Вот только рюкзак мешал полностью в образ войти, а еще врожденное любопытство. Ну и вредность, видимо, появившаяся вместе с рыжими волосами.

– Итого мы имеем, – не открывая глаз, начала я, – Курочку Рябу, Колобка, Гуся-Лебедя… репки не хватает.

– Какой репки? – вопросил Гусь.

– Той, которую посадил дедка, и выросла репка большая-пребольшая… Дед эту репку тянет-потянет, а вытянуть не может…

– А-а, так не репка то, а крепка, – закудахтала Курочка, – совсем современные бабы Яги необразованные стали.

Я села, открыла глаза, посмотрела на курицу и спросила:

– Крепка?

– Ой, так то история давняя, почитай, уже лет двести прошло, – закудахтала та. – Чай, рассказать могу, коли интересно.

– У-у-у-очень, – выдохнула я, оглядывая дворик песочный, постройки деревянные, домик… на курьих ножках…

И тут Колобок сказал:

– А идемте чай пить, я блинов испек.

* * *

Избушка оказалась такая уютная, совсем как в русских сказках советской эпохи. Светлое вычищенное дерево, мышка с белым передничком, низко поклонившаяся, едва я вошла, белые расшитые льняные занавески на окнах, крепкий широкий стол, печка русская, подмигнувшая мне приветливо да пробубнившая: