– А вы не полицейский, не сыщик, не что-нибудь такое? – спросил я.

– Я полицейский? – воскликнул незнакомец и громко расхохотался. – Ах ты, простота! И с таким умом берется за воровство! Ты давно занимаешься этим делом?

– Два месяца.

– И ни разу не попадался?

– Ни разу.

– Ну, тебе удивительно везет! Такой простофиля должен был попасться на первом же разе! Надо взять тебя в руки. Пойдем-ка со мной!

По тону его голоса было ясно, что он на самом деле намерен взять меня в руки. Мне это вовсе не представлялось приятным. Я боялся его не меньше, чем полицейского.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я. – Я не хочу, чтобы меня брали в руки.

– Не хочешь? – свирепо воскликнул он. – Мне нет дела до того, что ты хочешь или чего не хочешь! У тебя до сих пор не было хозяина, а теперь будет! Иди за мной, а когда мы придем домой, я с тобой поговорю.

Он вышел на улицу Поультри, потом завернул в один переулок, затем в другой, в третий, пока не дошел до улицы Кит. Он не держал меня, а между тем я следовал за ним, и мне даже не приходило в голову бежать, такой страх внушал он мне своим решительным и повелительным обращением.

Когда мы дошли до половины улицы Кит, он постучал в дверь одного дома, и нам отворила нарядно одетая молодая женщина.

– Я не ждала тебя так рано, Джордж, – сказала она ласково, целуя незнакомца.

– Я привел нам нового жильца, Сьюки, – ответил он, указывая ей на меня.

Это, по-видимому, ей было неприятно.

– Неужели тебе еще не надоели жильцы, – недовольным голосом проговорила она. – Наверное, и этот проживет у нас не дольше того!

– Конечно, если он вздумает играть со мной штуки! А что, чай готов?

– Готов. Иди.

Мы вошли в очень хорошо меблированную комнату, на столе около камина стоял чайный прибор. Джордж бросился на диван и лежал на нем молча, заложив руки за голову, пока молодая женщина не принесла чайник с чаем и блюдо поджаренной ветчины с яйцами. На меня она смотрела по-прежнему недружелюбно.

– Не суйтесь под ноги, если не хотите, чтобы вас обварили! – сердито заметила она, проходя мимо меня с чайником.

– Ты будешь пить чай? – спросил у нее Джордж.

– Нет, я уж пила.

– Ну, так убирайся к черту! – грубым голосом сказал он.

Она вышла из комнаты, сердито хлопнув дверью.

– А ты, – обратился Джордж ко мне, – хочешь чаю?

– Нет, благодарю вас, сэр.

– Ну, все равно, я буду пить и говорить, а ты сиди и слушай. Откуда ты?

Этот вопрос был для меня неожиданным. Как объяснить ему, откуда я? Из Клеркенуэла, из Кемберуэла, или из Уентуортской улицы? Джордж заметил мое смущение.

– Коли тебе не хочется говорить этого, так не говори, – сказал он, – мне все равно. Мне надо только знать, есть ли у тебя настоящий дом? Есть ли у тебя отец и мать?

– Я убежал из дома и туда не вернусь.

– Отчего?

– Оттого, что меня там до смерти изобьют.

– Ах, вот оно что! Ну, это отлично, тебе и не нужно идти туда. Ты будешь жить здесь.

– Здесь?

– Да, я тебя беру в ученье. Я дам тебе стол и квартиру, а ты должен работать на меня.

– Что же я буду делать?

– Да то же, что делал уже два месяца и на чем я поймал тебя сегодня. Не скажу, чтобы ты был искусен, но ты мне понравился, из тебя может выйти прок, если тебя немножко подучить. До сих пор тебе везло, но на одно счастье нельзя рассчитывать, надо стараться приобрести и мастерство. Ты меня, конечно, не знаешь, но спроси у любого полицейского, кто такой Джордж Гапкинс, и каждый скажет тебе: это известный воспитатель воров, как его не знать! Вот я и хочу взяться за твое воспитание.

– Благодарю вас, сэр, – проговорил я, чувствуя, что должен что-нибудь ответить, – вы очень добры, если хотите помочь мне.

– Помочь тебе? Я хочу сделать тебя счастливым! Сотни уличных мальчиков позавидовали бы тебе! Если ты останешься у меня, через месяц тебе стыдно будет вспоминать о том, как ты неловко устроил сегодня эту штуку! – Он указал рукой на свой карман, в котором все еще лежал украденный мной бумажник.

– Как тебя зовут?

– Джим Смит…

Я боялся назвать свое настоящее имя и хотел сказать то, какое мне дали Моульди и Рипстон, но запнулся на первом слоге.

– Джим Смит? – подхватил мой новый хозяин. – Прекрасно! Ну, скажи-ка по правде, Джим, несмотря на твое счастье, ведь тебе не всегда везло? Один день бывало густо, другой пусто? Не всегда в кармане звенели полукроны, а?

– Да и шиллинги-то не всегда, – ответил я, – где тут! Иногда перепадет много, а иногда и ничего!

– Ну, это известное дело. Слушай же, что я хочу для тебя сделать. Я буду учить тебя нашему искусству, буду кормить тебя вволю, одевать как джентльмена, давать тебе денег на твои удовольствия. Хорошо это?

– Еще бы, даже очень хорошо, – я чувствовал, как мое отвращение к мистеру Гапкинсу исчезает. – А что же я должен делать за все это?

– Ты должен приносить мне все, что тебе удастся добыть.

– Что ж, на это я согласен, – сказал я, едва скрывая свое удовольствие и боясь только, как бы он не передумал.

– Отлично, это одна сторона дела, а вот другая. Ты слышал, что говорила про тебя миссис Гапкинс, когда мы входили?

– Что я проживу не дольше прежнего жильца?

– Да. Видишь ли, этот прежний жилец был постарше тебя годами двумя, удивительно ловкий мальчик! Он прожил у меня всего девять недель. Теперь он засажен в тюрьму на три месяца. Как тебе кажется, хорошо ему там?

– Что же хорошего сидеть в тюрьме! А за что он туда попал?

– А за то, что он был обманщиком и хотел надуть меня! У меня не уживаются те мальчики, которые вздумают провести меня. К тем, кто ведет себя со мной честно, я добрее отца родного. Случись с таким мальчиком какая беда, я ничего не пожалею, выручу его. Зато уж если кто вздумает обманывать меня, для того я злейший враг. Не попадет он в тюрьму сам по себе – я постараюсь упрятать его. Понимаешь?

– Еще бы, это все очень понятно.

– Ну и прекрасно. Теперь нам пока не о чем больше говорить. Если хочешь, можешь идти гулять или сходить в театр. Есть у тебя деньги?

– У меня есть четыре пенса, сэр.

– У меня тоже завалялась кое-какая мелочь. Вот тебе три шиллинга и шесть пенсов. Мы не будем слишком роскошничать, пока не увидим, как пойдут у нас дела. Прощай. Приходи не позже одиннадцати часов.

Мистер Гапкинс запер за мной дверь своего дома и предоставил мне полную свободу. Я мог идти, куда захочу.