— Что?

— Вы уже четвертый час тут, ваше сиятельство, может, изволите откушать?

— Не хочу, — ответила я и повернулась на бок.

— Может, настойки для успокоения?

— От головной боли найди что-нибудь, — тускло отозвалась я. — Голова болит.

— Я мигом, — ответила камеристка и покинула спальню.

Четвертый час… Меня, наверное, уже ищут. А может, он только вышел… Перед внутренним взором появилась новая картина – сытое и довольное лицо короля, каким оно бывает после утех…

— Тьфу, — скривилась я. — Мерзость какая.

Покинув кровать Амбер, я подошла к окну и, обняв себя за плечи, устремила взор на парк. Прикрыв глаза, я представила, как бегу по ухоженной лужайке, держа сестрицу за руку, и она замирает от смеси ужаса за наше поведение и предвкушения новой проделки. Мы смеемся, мы так счастливы и беззаботны. Какое же славное было время… И мне захотелось вновь окунуться в него.

Не дождавшись Тальмы, я направилась на выход. Сначала шла неспешно, но постепенно мой шаг ускорился, а вскоре и вовсе побежала, как когда-то в юности. Мне даже слышался возмущенный голос матушки, призывавший опомниться и не уподобляться бедняжке О, которая однажды добегалась до того, что упала с лестницы и свернула себе шею. Моя милая девица О…

— Госпожа! — воскликнула Тальма, едва не сбитая мной.

Но я лишь отмахнулась и бросилась на улицу. Уже на крыльце остановилась и закрыла глаза, подставив лицо ветру.

— Хэлл… — прошептала я, раскинула руки и позволила иллюзии на миг захватить меня, вообразив, что ветер подхватывает меня и несет далеко-далеко…

— Госпожа, хоть плащ наденьте, не дайте Боги, простудитесь, — моя заботливая Тальма вмешалась в мой недолгий воображаемый полет. — А ваша голова…

Обернувшись к ней, я бледно улыбнулась. Не желая огорчать женщину, я выпила снадобье, после забрала плащ и, накинув его на плечи, спустилась по лестнице вниз.

— Я прогуляюсь, — сказала я.

— Я с вами, можно?

Отрицательно покачав головой, я ответила:

— Хочу побыть одна.

Я брела по аллее, не обращая внимания, куда направляюсь. Моим разумом теперь владели воспоминания, гревшие душу. Они подарили мне недолгое забвение и легкую грусть, но притупили владевшую мною боль, и это было самым чудесным за последние несколько дней. Я шла, вслушиваясь в шорох листьев, и мне казалось, что я различаю нечто похожее на слова: «Я рядом, я с тобой». Должно быть, это Хэлл решил поддержать меня в моей печали, и я испытала прилив благодарности к моему покровителю, даже если всё это мне только чудилось.

А потом я остановилась и нахмурилась, вдруг осознав, что почти дошла до пруда. Оглядевшись, я усмехнулась, потому что стояла сейчас там, где впервые увидела его. Да, именно здесь. Он стоял всего в нескольких шагах, смотрел, а я замирала от ощущения силы, шедшей от него.

— Хищник, — прошептала я и зло усмехнулась: — Да просто проглот, жрущий без разбора.

Графиня, баронесса, оперная певичка, горничная, королева – какая разница. Ивер Стренхетт проглотит любое блюдо.

— Гадко, — поморщилась я. — Как же гадко!

И, сорвавшись с места, я бросилась прочь от места, где впервые была очарована мужчиной, в котором видела друга, советчика, соратника, но получила любовника, не знавшего меры и такого простого понятия, как верность. Боги! Он ревновал меня, подозревал, следил, охранял, а сам отвез в театр, чтобы любоваться на приглянувшуюся ему женщину! Он сидел рядом со мной, держал за руку и желал другую… Это даже не предательство, это какое-то извращение!

Накрыв лицо ладонями, я брела, покачиваясь, пока не задела ветку куста. Охнув от неожиданности, я отдернула руки и обнаружила, что вышла на берег пруда. И вновь мне вспомнился день моего совершеннолетия. Здесь я стояла между королем и моим отцом. Глаза государя лучились озорством и весельем. И он, нарушая этикет, поцеловал мне руку.

Облизав губы, я приблизилась к воде и, присев, опустила в нее пальцы. Конечно же, вода была холодной, и я распрямилась.

— Предатель, — простонала я, глядя себе под ноги, — каков предатель. Ивер Стренхетт, ты проклятый лжец!

— Шанни… — донеслось до меня.

Порывисто обернувшись, я обнаружила его позади себя. Король показался мне рассеянным, но глядел он прямо, и глаза его лихорадочно поблескивали. Сердце мое забилось птицей, пойманной в силок, и, сжав горло ладонью, к которому подкатил ком, я опустила взгляд и поспешила уйти. Ив поймал меня за руку. Я с силой дернула ее, но вместо свободы мне достались объятья лживого любовника.

— Отпусти, — негромко потребовала я.

— Нет, — хрипло ответил государь. — Не могу.

— Можешь, — звенящим голосом произнесла я. — Отпусти.

Теперь он не ответил. Жадный взгляд скользил по моему лицу, остановился на губах, и я отвернулась, лишь бы не позволить ему целовать себя.

— Шанни…

— Отпусти меня!!! — закричала я, что есть сил.

И король отступил. Развернувшись, я поспешила уйти. Меня трясло. Слезы, казалось, пролитые, вновь застилали взор, но менее всего мне хотелось, чтобы он видел их. Я не желала, чтобы монарх знал о моих страданиях. Хэлл, дай мне равнодушия, пошли в душу холод, чтобы я могла быть язвительной, расчетливой, едкой, какой угодно, только не умирающей от боли. Молю!

Далеко я не ушла. Путь мне преградили гвардейцы. И я вспыхнула. Стремительно развернувшись, я опалила короля взглядом, полным ярости.

— Вот как, — произнесла я, сумев удержать желание, броситься на мерзавца с кулаками. — Что дальше? Прикажешь меня связать?

Ив приблизился, но в этот раз не стал прикасаться.

— Нам нужно объясниться.

— Каков смысл, если и без того всё ясно? — я неприязненно передернула плечами.

И король вскинулся. Он все-таки шагнул ближе и сжал мои плечи.

— Ничего тебе неясно! —  воскликнул он. — Ничего! — затем выдохнул и постарался говорить спокойней: — Просто выслушай меня. Дай всё объяснить…

— Ты занимался с ней вокалом? — в фальшивом изумлении вопросила я. — Что вы разучивали? Арию лжеца, или оду слепой глупышке?

— Шанни…

— Проклятье! — прорычала я и отбила его руки. Сделав несколько стремительных шагов обратно к пруду, я развернулась и воскликнула:

— Боги, Ив, ты возил меня в оперу, чтобы пялиться на нее! Ты сидел рядом со мной и думал, как уложишь ее в постель!

— Шанриз…

— Ты превратил меня в посмешище для всего Двора! Они все знали, что ты катаешься к певичке, кланялись мне и смеялись в спину!

— Каждый, кто посмеет смеяться над тобой…

— Это ты позволил им смеяться! Ты! — выкрикнула я. — Ты сотворил из меня посмешище. Теперь будешь наказывать за то, что они по достоинству оценили шутку своего господина?